Андрей Колесников - Путин. Человек с Ручьем

— Странная история с этой аварией, — сказал Владимир Путин. — Почему все-таки у него не было сопровождения? Оно бы не позволило его машине идти с такой скоростью.

— Так сняли же сопровождение, — сказал я. — За несколько дней до аварии.

— Да я знаю, — ответил президент. — Меня интересует зачем.

Он так и сказал: не почему, а зачем.

— Ну, про это тоже все говорят в Барнауле, — сказал я. — Известно же, что у него с депутатами конфликт неразрешимый. Начальник УВД, говорят, поддерживал их.

— А вы знаете, что он последние три месяца вообще на Алтае не был? — спросил Владимир Путин. — Он просто не хотел, не мог он туда заставить себя поехать. Ему было морально тяжело.

— Весь Барнаул говорит, что его убили, — сказал я.

— Вы серьезно? — переспросил господин Путин. — Разве не понятно, что это такое роковое стечение обстоятельств?

— Когда барнаульского мэра незадолго до этого убили, тоже, говорят, было роковое стечение. Но что такое роковое стечение? Вы же сами говорите: если бы было сопровождение, ничего не произошло бы.

Владимир Путин взял трубку телефона, стоявшего на столе (желтая «вертушка» с гербом), и попросил соединить его с генпрокурором. Когда соединили, он вышел из комнаты, где мы сидели. Его не было пять минут.

Когда он вернулся, мы продолжали говорить уже на другие темы. Один из собеседников знал, что у меня вышла книжка «Первый украинский» про «оранжевую революцию», и спросил, с кем, как мне кажется, на Украине сейчас можно иметь дело. Я искренне ответил, что, как мне кажется, ни с кем.

Господин Путин слушал, мне казалось, бесконечно рассеянно. Тогда я уже сам спросил его о том, что меня, собственно говоря, и интересовало:

— А вы с преемником-то определились?

— В принципе да, — кивнул он. — Да ведь тут особых проблем нет. Но надо, конечно, еще посмотреть. Два, кажется, кандидата есть? Я точно не помню.

Он посмотрел на своего помощника. Тот кивнул.

— Правда, оба мне пока не кажутся стопроцентным вариантом.

Я слушал очень внимательно. Так внимательно, как я слушал сейчас, я не слушал, кажется, никогда.

— Да разберемся, — добавил президент. — Край непростой, конечно. Но это не главная сейчас проблема.

— Погодите! — не удержался я и перебил его: — Вы что, про Алтайский край сейчас говорили?

— Да, — удивился он. — А вы что подумали?

Я внимательно посмотрел на него. Я бы не сказал, что в уголках его глаз спряталась хитринка. И все-таки у меня было ощущение, что со мной сейчас поступают довольно безжалостно.

— Да нет, я про вашего преемника, — сказал я.

— А-а, — ответил он. — Про моего. Ну понятно.

— И что?

— А что?

— Определились?

— А почему вас это так интересует?

— Потому что это всех интересует. И вас, по-моему, это интересует не меньше, чем всех остальных. Потому что от этого кое-что зависит.

— Ну, — произнес он, — допустим, я определился.

— Тогда давайте вы нам скажете, — от всей души попросил я.

Я подумал, что можно еще добавить, что я никому больше не скажу. Я подумал, что могу сейчас пообещать что угодно.

— А вы считаете, что надо уходить? — поинтересовался он.

— Конечно, — искренне ответил я.

— Что, так не нравлюсь? — спросил он.

Я должен был что-то ответить. И я бы, наверное, ответил. Но он решил снять это неожиданное напряжение. В конце концов, мы просто сидели и ужинали.

Мне кажется, главное — держаться подальше от своего героя. Сохранять дистанцию. Потому что это залог твоей независимости, объективности, с точки зрения твоей авторской журналистики. Это важно. Это не просто объективность — это авторская объективность. Это невозможность навязать тебе точку зрения и невозможность носиться исключительно со своей точкой зрения. Это все не очень просто. Для этого отношения должны быть рабочими между тобой и президентом, и должна существовать дистанция.

Или должен быть, рискну сказать, такой президент, который будет это все терпеть. Я понимаю, что Владимир Владимирович Путин, конечно, далеко не все читает, да я вообще не знаю толком, читает ли он мои заметки. Но мне кажется, что иногда — судя по его недовольному виду при взгляде на меня на каком-нибудь мероприятии, — а неизбежно глазами сталкиваешься и видишь, что, похоже, сегодня с утра прочел, а оно все оказалось, мягко говоря, не туда ему (как ты и предполагал, конечно). Но вроде терпит.

— Что, — спросил он, — вы считаете, не надо менять Конституцию?

Это была подсказка.

— Конечно, не надо. Вы сами знаете, что не надо.

— А почему, кстати? — искренне (уверен, что искренне) спросил он.

Он первый раз смотрел на меня, по-моему, с настоящим интересом.

— Потому что, если вы сейчас что-нибудь поменяете, через год от нее вообще ничего не останется.

«Оно вам надо?» — хотел добавить я, но удержался, потому что хитринка, которой я сначала предпочел не заметить, теперь достигла просто неприличных размеров.

— А, ну ладно, тогда не будем, — легко согласился этот человек.

— Так кто преемник? — еще раз спросил я.

— Скажите, если бы это был человек, который был бы во всех отношениях порядочный, честный, компетентный, вот вы бы, лично вы стали бы помогать, чтобы он стал президентом? — спросил он.

Я поразился мгновенной перемене ролей:

— А почему я должен помогать? Я работаю журналистом. Я никому не должен помогать.

— Нет, ну вы гражданин тоже. Вот почему бы вам не помочь стать президентом честному человеку?

Это уже было просто издевательство.

— Вы ему лучше меня поможете.

— Нет, ответьте! — завелся он. — Почему на меня не смотрите?

Я поймал себя на том, что и правда смотрю куда-то левее и выше его.

— Что, портрет Сталина там хотите найти? — съязвил он.

— Портрет Путина, — ответил я.

— Засчитывается, — кивнул он. — Но и его там нету. Ну так что, будете помогать?

— Не буду, — буркнул я.

— Ну а если человек-то хороший? — неожиданно сказал он. — И честный. И порядочный. И компетентный. Такому помогли бы?

Мне вдруг показалось, что он на самом деле говорит о конкретном человеке.

— Такому помог бы. Но такого нет, — произнес я.

— О! — кивнул он. — Все-таки помогли бы. Ну вот, а вы не хотели отвечать.

Он был, по-моему, очень доволен этой победой.

— Да не собираюсь я никому помогать. Вы можете сказать, что это за человек? — сказал я.

— Вам понравится, — сказал он после некоторого молчания.

И вот с тех пор я смотрю на некоторых людей в Кремле и думаю: он мне нравится или нет? А вот он? Или он?.. Нет, он не понравится никак. Ну, значит, он, слава богу, не будет преемником. А вот он… Ну да… Или просто его бросили на самое течение и смотрят: выплывет или не выплывет?.. Так, ломаю голову я. Он думает, что человек, с которым он определился, мне понравится. Но я ведь понимаю, кто мне может понравиться… Думая об этом, не так уж и сложно сойти с ума. Не этого ли, кстати, добивался господин Путин, произнося все это?