Иван Путилин - Сорок лет среди грабителей и убийц

Итак, нам троим было поручено это дело, а собственно говоря — одному мне.

Но еще до назначения графом Шуваловым я принялся за розыск. Едва стемнело, я переоделся оборванцем: рваные галоши на босу ногу, рваные брюки, женская теплая кофта с порванным локтем, военная засаленная фуражка. Подкрасил себе нос, сделал на лице два кровоподтека и, хотя на дворе было изрядно холодно, вышел на улицу и смело пошел на окраину города, на Лиговский канал.

В ту пору места за Московской заставой представляли собой совершенную глушь. Вокруг простирались пустыри, не огороженные даже заборами, а у шоссе стояли одинокие сторожки караульщиков от министерства путей сообщения, в обязанности которых входило следить за порядком на шоссе. Эти крошечные домики отстояли друг от друга примерно на двести саженей.

Туда-то я и направил свои шаги. Иванов указал на караулку под номером 11, и я решил прежде всего осмотреть ее внутри и снаружи.

Одинокая караулка стояла саженях в пяти от шоссе. Два крошечных окна и дверь выходили наружу, а с боков и сзади домик окружал невысокий забор. Тут же, за домиком, протекала Лиговка, за ней чернел лес.

Место было глухое. Ветер шумел в лесу и гнал по небу тучи, сквозь которые изредка пробивался месяц. Из двух окон сторожки на шоссе падал бледный свет. Настоящий разбойничий притон!

Я осторожно подошел к караулке и заглянул в окно. Оно было завешено ситцевой тряпкой, но ее края не доходили до косяков, и я видел все, что происходило в комнате.

Комната была большая, с русской печью в углу. Вдоль стены тянулась скамья. Перед скамьей стоял стол, а вокруг него — табуретки. На другой стене висела всякая одежда.

За столом, прямо лицом к окну, сидел коренастый блондин, видимо, чухонец. У него были светлые большие усы и изумительно голубые, какие-то детские глаза. По всему чувствовалось, что он обладает недюжинной силой.

К его плечу прислонилась рослая красивая женщина. Другая женщина сидела к окну спиной. На скамье восседал рослый мужчина в форменном кафтане с бляхой и с трубкой в зубах.

На столе стояли зеленый полуштоф, бутылки с пивом и деревянная чашка с каким-то хлебовом. Между присутствующими царило согласие, лица выражали покой и довольство. Чухонец что-то говорил, взмахивая рукой, и все смеялись.

Я решился на отчаянный шаг и постучал в окошко.

Все вздрогнули и обернулись к окну. Чухонец вскочил, но потом опять сел. Сторож пыхнул трубкой, медленно встал и пошел к двери.

Признаюсь, я дрожал — отчасти от холода, отчасти от волнения. Дверь распахнулась, и в ее просвете показалась высокая фигура хозяина. Опираясь плечом о косяк, он придерживал свободной рукой дверь.

— Кто тут? Чего надо? — грубо окрикнул он.

Я выступил на свет и снял картуз.

— Пусти, Бога ради, обогреться! — сказал я. — Иду в город, озяб, как кошка.

— Много вас тут шляется! Иди дальше, пока собаку не выпустил!

Но я не отставал.

— Пусти, не дай издохнуть! У меня деньги есть, возьми, коли так не пускаешь.

Этот аргумент смягчил сторожа.

— Ну, вались! — сказал он, давая дорогу, и, обратясь к чухонцу, громко пояснил:

— Бродяга!

Я вошел и непритворно стал прыгать и колотить нога об ногу, так как чувствовал, что они окоченели.

Все засмеялись. Я притворился обиженным.

— Походили бы в этом, — сказал я, сбрасывая с ноги галошу, — посмеялись бы!

— Издалека?

— С Колпина! Иду стрелять пока што…

— По карманам? — засмеялся сторож.

— Ежели очень широкий, а рука близко… Водочки бы, хозяин! Озяб!

— А деньги есть?

Я захватил с собой гривен семь мелкой монетой и высыпал теперь их на стол.

— Ловко! Где сбондил?

Я прикинулся снова и резко ответил:

— Ты не помогал, не твое и дело…

— Ну, ну! Мое всегда цело будет! Садись, пей! Стефка, налей!

Сидевшая подле чухонца женщина взяла полуштоф и тотчас налила мне стаканчик. Я чокнулся с чухонцем, выпил и полез в чашку, где были накрошены свекла, огурцы и скверная селедка, что-то вроде винегрета.

Сторож, видимо, успокоился и сел напротив меня, снова взявшись за трубку. Чухонец с голубыми глазами ребенка стал меня расспрашивать.

Я вспомнил историю одного беглого солдата и стал передавать ее, как свою биографию.

Сторож слушал меня, одобрительно кивая головой. Чухонец два раза сам налил мне водки.

— А где нынче ночевать будешь? — спросил меня сторож, когда я окончил.

— А в лавре! — ответил я.

— Ночуй у меня, — вдруг к моей радости предложил сторож. — Завтра пойдешь. Вот с ним, — он кивнул на чухонца.

Я равнодушно согласился.

— Как звать-то вас? — спросил я их.

— Сразу в наши записаться хочешь? — засмеялся сторож. — Ну что ж! — И он назвал всех: — Меня Павлом зови. Павел Славинский, я тут сторожем. Это дочки мои, Анна да Стефка — беспутная девка! Ха-ха-ха! А этого Мишкой звать. Вот и все. А теперь иди, покажу, где тебе спать.

Я простился со всеми за руку, и он отвел меня в угол за печку. Там лежал вонючий тюфяк и грязная подушка.

— Тут и спи. Тепло и не дует, — сказал он и вернулся в горницу.

Я видел свет и слышал голоса. Потом все смолкло. Мимо меня прошли дочери хозяина и скрылись за дверью.

Павел с Мишкой о чем-то шептались, но я не мог разобрать их голосов.

Вдруг дом содрогнулся от ударов в дверь. Я насторожился. В ту же минуту на меня пахнуло холодным воздухом, и раздался оглушительный голос.

— Водки, черт вас дери!

— Чего орешь, дурак! — ответил Павел.

— Дурак! Вам легко лаяться, а я, почитай, шесть часов на шоссе простоял, так ничего себе!

— А чего стоял?

— Чего? Известно чего — проезжего ждал!

— Ну, дурак и есть! — послышался голос Мишки. — Ведь было сказано, пока наших не выпустят, остановиться.

— Го, го! Дураки вы, если так решили. Остановитесь, все скажут — они и душили. А их выручать надо.

— Лучше двое, чем все!

— Небось! Лучше ни одного…

— Жди, дурак! У них там завелся черт — Путилин. Всех вынюхает.

— А я ему леща в бок.

Я тихо засмеялся. Если бы знал Павел Славинский, кого он приютил у себя!

Они продолжали говорить с полной откровенностью.

— А у Сверчинского кто?

— Сашка с Митькою.

— А они как решили?

— Да как я! Душить…

И пришедший грубо расхохотался.

— Значит, к тебе добра и не носить, а?

— Зачем? Носить можешь, я куплю.

— Ну, то-то! Так бери!

На стол упало что-то тяжелое.

— Постой! — вдруг сказал Мишка.

Я услышал его шаги и тотчас раскинулся на тюфяке, притворившись спящим. Мишка нагнулся и ткнул меня в бок. Я замычал и повернулся. Он отошел.

— Что принес? — почти тотчас раздался голос Павла.

— А ты гляди!..

Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому. Разговор шел отрывочными фразами.