Павел Аптекарь - Чапаев

Эта сцена ярко отражает особенности чапаевского командования и управления. Начдив считает себя «отцом солдатам» в патриархальном смысле этого слова, главой большого семейства, имеющим полное право распоряжаться свободой, жизнью и здоровьем своих подчиненных. Но эта свобода предполагает и большую ответственность — перед бойцами и перед самим собой за то, чтобы они были накормлены, одеты, обуты и обеспечены патронами. Как настоящий отец большого семейства, Чапаев стремился сохранить жизнь и здоровье своих людей, не подвергать их ненужной опасности. Инженер, плохо организовавший строительство моста, ставит под удар не только военные замыслы, но и репутацию начдива перед бойцами. В такой ситуации Чапаев не просто готов на крайние меры. В силу воспитания, жизненного опыта и сложившейся за несколько лет войны повседневной действительности он готов к исключительной жестокости. И все же высокое самомнение Чапаева часто порождало непродуманные, импульсивные действия, не сообразующиеся с высоким чином его обладателя, и откровенное фельдфебельское самодурство.

Описанная Фурмановым история, когда Чапаев под угрозой расстрела потребовал, чтобы начальник ветеринарной службы дивизии и ее комиссар экзаменовали знакомого ему местного коновала, вероятно, придумана. Однако не исключено, что бывший комиссар лишь немного приукрасил действительность:

«— Все вы сволочи!.. Интеллигенты… у меня сейчас же экзаменовать, — обратился он к дрожащей “ветенарии”, — сейчас же марш на экзамен!!!

Федор увидел, что дело принимает нешуточный оборот, и решил победить Чапаева своим обычным оружием — спокойствием. Когда тот кричал и потрясал кулаками у Федора под носом, угрожая и ему то расстрелом, то избиением, Клычков урезонивал его доводами и старался показать, какую чушь они совершат, выдав подобное свидетельство. Но убеждения на этот раз действовали как-то особенно туго, и Клычкову пришлось пойти на “компромисс”.

— Вот что, — посоветовал он Чапаеву, — этого вопроса нам здесь не разрешить. Давай-ка пошлем телеграмму Фрунзе, спросим его — как быть? Что ответит, то и будем делать, — идет, что ли?

Имя Фрунзе всегда на Чапаева действовало охлаждающе. Притих он и на этот раз, перестал скандалить, согласился молча. Комиссара с врачом отпустили, телеграмму написали и подписали, но посылать Федор воздержался…

Через пять минут дружески пили чай, и тут в спокойной беседе Клычкову наконец удалось убедить Чапаева в необходимости сжечь и не казать никому телеграмму, чтобы не наделать смеху. Тот молчал — видно было, что соглашался… Телеграмму не послали…»

Как утверждал Фурманов, резкие приступы гнева, вызванные необузданным нравом и усугубленные боевыми ранениями, регулярно случались с Чапаевым. Однажды он избил высокопоставленного представителя штаба армии, в другой раз отправил матерную телеграмму в штаб в ответ на непродуманные требования командования. Матерщины в переговорах Чапаева и его соратников по прямому проводу между собой и с командованием в архивных документах не обнаружено, но исключать чрезмерно эмоциональную реакцию Чапаева на представлявшиеся ему неразумными распоряжения свыше, вероятно, не следует.

Нецензурные выражения в распоряжениях и переписке Гражданской войны были делом достаточно обычным. Они проскальзывали в документах и красных, и белых полевых командиров. В сентябре 1919 года командовавший 1-м конным корпусом Южного фронта Семен Буденный ответил на вопрос штаба 10-й армии о положении соседних дивизий: «Мать их … с ихними дивизиями, на месте стоят. Пущай приезжает начальник штаба их за х… тягает!» Уже позднее, в феврале 1920 года, в ответ на требования командования фронта и 8-й армии вывести 1-ю конную армию из Ростова-на-Дону и прекратить грабежи командарм Буденный ответил: «Пошлите Реввоенсовет-8 к е… матери, также и комфронта — предателя революции и вас посылаю к … матери, а если хотите, пристрелю». Невоздержанностью в устной речи и в приказах отличался также уссурийский казачий атаман Иван Калмыков. Исправив несколько пунктов одного из документов, он наложил раздраженную резолюцию: «На кой … нужен адъютант штаба, если я должен корректировать приказы писаря». В другой раз, увидев пункт об отчислении из части малолетнего солдата, начертал: «Кто принимал п…ка?»

Низкий уровень культуры и образования многих командиров регулярных частей и повстанческих отрядов, неуважение к человеческой личности порождали произвол, насилие и издевательства не только над противником, но и над своими соратниками и сослуживцами.

После взятия Уральска части Красной армии устремились на юг. Фрунзе, а с ним и командование фронта требовали отрезать уральских казаков от оренбургских и продвигаться в низовья Урала, к берегу Каспийского моря.

Командование 4-й армии потребовало наступать на Переметную и Деркул, чтобы при содействии Шиповской группы охватить и затем разгромить неприятеля. После директивы Чапаев распорядился атаковать казаков 75-й бригадой с фланга и с тыла и не позднее 16 июля занять форпост Чеганский, чтобы отрезать казакам возможность отхода на юг. 74-й бригаде следовало оставить 221-й стрелковый полк в Уральске для охраны и обороны города. Остальные ее части получили задачу с 73-й бригадой окружить и уничтожить противника в районе сел Круглоозерный и Серебрик. 73-й бригаде поручалась разведка на бухарской стороне по левому берегу Урала. В резерве группы находились Особая бригада Плясункова и 25-й отдельный кавдивизион.

Наступление протекало сложно. 14 июля у разъезда Россошинский чапаевцы встретились с серьезным сопротивлением противника: три полка белых при содействии двух бронемашин стремились обойти правый фланг дивизии. Казаки отбросили 219-й стрелковый полк на северо-запад и отступили только после подхода 210-го стрелкового полка бригады Плясункова. Противник перебросил в этот район подкрепления, стремясь прорваться в тыл 25-й стрелковой дивизии. Весь день оба полка вели ожесточенные бои на линии Широкий — разъезд Россошинский, не давая казакам прорваться в тыл. Остальные части 25-й дивизии в это время медленно продвигались вперед, выполняя поставленные им задачи.

(Один из белых офицеров, участвовавший в боях между Уральском и Лбищенском, вспоминал, что 2-й Уральской дивизии удалось захватить часть обоза красной стрелковой бригады, двигавшейся от Шипово или станции Зеленая на Лбищенск: «Обозы были полны продовольствия (главным образом печеного хлеба), снарядов, патронов, много перевязочного материала. Среди военного имущества попадались шубы казачек, самовары, шелковые шали, лакированные сапоги и прочие предметы роскоши казаков и казачек, которые красноармейцы понаграбили от захваченных ими беженцев».)