Элла Венгерова - Мемуарески

— Будете защищать книгу как докторскую?

— Нет, — отрубает автор. — У меня другая тема.

— Нет так нет, думаю. Значит, бескорыстно трудится.

Хотя зря он пинает того англичанина, у которого позаимствовал идею книги и всю фактографию. И очень зря отказывается принимать мою правку. Иваныч пригласил его к себе в кабинет и разложил перед ним карту Франции XIII века. Немую. То есть без надписей.

— Можешь ты, — говорит он автору, — показать на этой карте владения Элеоноры Аквитанской?

Тот, разумеется, не смог. А кто бы смог?

— Так, — продолжает Иваныч. — А пишешь: «Как известно, владения Элеоноры Аквитанской…» Венгерова как известно вычеркнула, а ты бунтуешь. Оставь ее в покое.

— Иваныч, конечно, имел в виду не Элеонору, а меня. Автор просек расклад и правку проглотил.

И защитил докторскую по этой самой монографии.

Я все никак не могла взять в толк, почему Иваныч предложил мне работу. Не в перестройку, а в первый раз, когда я еще жила на Сретенском бульваре. Ведь на факультете я вела себя глупо и должна была произвести на него самое скверное впечатление.

— Ну да, — отвечает Иваныч, — я тебя считал… — Тут он употребил нецензурное слово, коим обозначается девушка ленивая, скандальная и распущенная. — А взял я тебя из-за пола. Помнишь, заходили мы к тебе как-то с Карельским, и я увидел твой пол.

И я вспомнила, что где-то в конце 60-х в «Доме России» затеяли капитальный ремонт. И отключили центральное отопление. Зима стояла холодная, и по утрам ужасно не хотелось вылезать из-под одеяла.

Но вставать-то надо. Поэтому, восстав ото сна, я согревалась, натирая пол в комнате. Минут сорок плясала со щеткой. Комната была большая, 26 метров, а пол — паркетный, квадратиками. Щетка, с ремешком и дореволюционной щетиной, осталась от какого-то дореволюционного полотера. После моей пляски пол приобретал блеск и сияние. И Иваныч обратил внимание на мой пол и решил, что я не так уж ленива и безнадежна, а нормально умею работать. Вот что значит своевременное решение полового вопроса.

Галина Зайцева была моей ровесницей и соседкой по дому, жила в нашем подъезде на четвертом этаже. Она переехала в Теплый Стан с Солянки, а я со Сретенки. Так что мы с ней, можно сказать, оказались землячками и легко нашли общий язык. Она была всемирно известным дефектологом, доктором наук, владела языком жестов и всю жизнь боролась за то, чтобы глухонемым ребятам разрешили общаться на нем в школе. А им не разрешали. Их заставляли — даже на переменах — извлекать из гортани звуки, которых они не слышали. И этот способ общения был таким противоестественным, что, попав в одну такую школу и увидев эту муку, я просто разревелась.

А попала я в эту школу потому, что к Галине приехал в гости пастор из Лейпцига. Он приехал специально, чтобы посетить образцово-показательную советскую школу для слабослышащих. Галина по какой-то причине не смогла его сопровождать и попросила об этом меня. Она познакомилась с ним на очередном конгрессе дефектологов. Пастор тоже всю жизнь отдал глухонемым: вел для них службу в церкви и читал проповеди на языке жестов. Занятие это требует не только огромных душевных сил, но и изрядного физического напряжения. Звали пастора Хайнц Вайтхааз. Вообще говоря, по-немецки эта фамилия означает что-то вроде белого зайца. Но Хайнц дотошно исследовал этимологию своей фамилии и пришел к выводу, что она происходит прямиком от старинного русского слова «витязь». Так что пастор и как заяц (Галина-то была Зайцева!), и как витязь, и даже в некоторой степени славянофил был наш человек. Блестяще образованный, глубоко верующий, легкий в общении, великодушный и наивный. Будь все клирики столь же обаятельны, мир стал бы намного порядочнее.

На заре перестройки он пригласил нас с Галиной в гости. И мы отправились в Лейпциг обмениваться опытом гласности. Пастор с женой жили на улице имени Дня Освобождения Восьмого Мая 1945 года. Раньше она называлась Дрезденской. Легко себе представить, как раздражало пастора, да и всю лютеранскую церковь, новое название центральной улицы и весь социалистический антураж, все, что происходило тогда в стоявшей на грани исчезновения ГДР. Судорожные попытки партии и правительства удержаться в социализме (или удержать социализм). Охота за нелояльными гражданами, неудержимо стремившимися переправиться через Берлинскую стену. Скверная экология. Слабая экономика. Бездарная пропаганда. Зависимость от СССР. Бесправие народа. Всесилие Штази, которая провоцировала людей на политические анекдоты, а потом арестовывала и по сходной цене продавала на Запад. Бессмысленные запреты. Например, Мартину, сыну пастора, было запрещено поступать на богословский факультет именно потому, что он был сыном пастора. В городе появились кучки агрессивной наркотизированной молодежи. Футбольные фанаты, повязав на шею косынки с коричневой полосой, скандировали двусмысленные речовки и грозно стучали по асфальту альпенштоками. Веселый, светлый, музыкальный Лейпциг как-то посерел и ощетинился.

Впрочем, в роскошном двухэтажном особняке, где обитали Вайтхаазы, царили покой, тишина и благопристойность. Скрипели навощенные половицы, поблескивали зеркала, сияли оконные стекла, на зеленых старомодных обоях красовались старинные гравюры, в отдельной комнате для занятий по Священной истории Целую стену занимала карта Древнего мира, на просторной веранде сушилось белоснежное белье, на просторной кухне благоухал кофе, в специальном шкафчике хранился драгоценный мейсенский сервиз на двенадцать персон: 82 предмета, с ума сойти. Каждую трапезу предваряла и завершала молитва.

Честно говоря, мы с Галиной не очень-то вписывались в это благообразие. Слишком громко говорили, слишком жарко спорили, слишком громко стучали каблуками, поднимаясь по лестнице. Но Вайтхаазы великодушно прощали нам неумение вести себя в порядочном обществе. Ведь при всем своем атеизме мы были исполнены благих намерений, а это дорогого стоило. Еще немного, еще чуть-чуть, и весь мир обратится в христианство, покается в грехах, исправит ошибки и очистится. Для этого нужно всего лишь набраться терпения и подождать, пока погрязшая в социализме Восточная Германия сольется с преуспевающей, религиозной, правильной и образцово-показательной Западной. Ведь вот же она рядом, рукой подать. Вечером, после ужина и трудов праведных, можно сесть в уютные кресла перед телевизором и поглядеть на эту чистоту и красоту, воочию увидеть светлое будущее, маячившее перед воспаленным взором мятежных граждан ГДР.

Так мы и сделали. Пришли после ужина в гостиную, уселись в уютные кресла. Верена, супруга пастора, расставила на журнальном столике вазочки с солеными орешками, а Хайнц, предвкушая удовольствие, включил голубой экран. А дело было в июне. И в новостях шел репортаж с праздника ведьм. На каком-то не слишком высоком помосте пляшет в чем мать родила огромного роста качок-стриптизер, а пятьдесят или сто разгоряченных обожательниц пытаются дотянуться до него, чтобы коснуться или хотя бы лизнуть хоть в какое-нибудь место.