Николай Черкашин - Я - подводная лодка !

В полдень лейтенант Васильчиков засек время по хронометру и отдал штурманскому электрику пущенный секундомер. Матрос пошел проверять отсечные часы. Это чем-то похоже на возжигание лампад свечой, воспламененной от главного священного огня. Служба времени. На кораблях она вверена штурманской боевой части.

Море скрадывает расстояние и время. Подводные дни, монотонные, сливаются в один прозрачный кристалл, в котором границы недель и месяцев ничуть не заметны и сквозь который последние события береговой жизни видятся ярко и отчетливо, почти ничем не заслоненные. Любое сколько-нибудь значительное происшествие застывает в этом слитке, как мошка в янтаре. А в остальном монолитная глыба времени входит в память и изымается из неё единым блоком - "автономка".

Капитан медслужбы Андреев в лейтенантские годы был неплохим эскулапом - три полостных операции под водой, шесть автономных походов, орденская ленточка на тужурке. В отсеках, кроме снятия пробы на камбузе, начальнику медицинской службы - так официально именуется должность Андреева - всегда найдется дело: как-никак главный принцип медицины "легче предупредить, чем вылечить". Но наш лекарь предпочитает операцию ВПЛ "выпрямления позвоночника лежа" - всем иным.

Безрассудно ссориться с человеком, под скальпель которого ты можешь угодить. Но я ссорюсь и требую, чтобы доктор каждый день, как это и положено, ходил по отсекам и раздавал морякам спиртовые тампоны для протирки рук и лица. Андреев "печется" о безопасности корабля: "использованные тампоны бросают в банки из-под регенерации; может воспламениться". "Собирайте в свою тару!" - "У меня нет штатной емкости для сбора использованных тампонов". - "Я вам её сделаю!.." и т. д. Но когда к концу дня доктор стучится в мою каюту и с ледяным молчанием протягивает спиртовой тампон, я испытываю двойное облегчение - от освеженной кожи и маленькой победы...

Прикладываюсь к щели в переборке: ночной завтрак в разгаре. В кают-компанию вваливается мрачный Федя-пом, опухший после сна; ему сейчас заступать на вахту.

- Федя, - ласково встречает его старпом, - говорят, на чай ты со своей шоколадкой приходишь?

- Со своей шоколадиной! - уточняет механик, и все смеются.

- Ладно, ладно, - слабо отбивается помощник. - Хорошо смеется тот, кто стреляет последним...

Операция

В кают-компании доктор распаковывает дорожный микроскоп "Билам", напевая себе под нос:

Ах, куда же ты, Анвар,

Ах, куда ты?

Не ходил бы ты, Анвар, во Садаты!..

Микроскоп новенький, с заводской смазкой. Андреев протирает его спиртом.

Я не перестаю удивляться: какой только техники не набито в наш прочный корпус: от швейной машинки до пишущей, от микроскопа до перископа. Кстати, пишущую машинку и перископ изобрел один и тот же человек - бывший лесничий Баденского княжества Карл Дрезен. Перископ мог бы запросто называться "дрезина", но это имя получила железнодорожная тележка, изобретенная, как и велосипед, все тем же неутомимым лесничим...

Пока я размышляю о неисповедимых путях технического прогресса, в кают-компанию заглядывает старпом:

- Абортарий, доктор, разводишь?

- Кровь буду смотреть. У матроса Данилова - аппендицит.

Вот это новость!

- Командиру доложил?

- Доложил. Дал "добро" на операцию... Николай Андреевич, вам придется ассистировать.

Я и раньше знал, что ассистирование хирургу - одна из моих многочисленных внештатных обязанностей. Но у нас на лодке есть специально подготовленный старшина-химик. В напоминании доктора сквозит некий вызов: дескать, посмотрим, каков ты будешь, когда увидишь живую кровь...

- Где Данилов?

- В мичманской кают-компании.

Я перебираюсь в отсек, где Данилов лежит на койке кока, отгороженный простыней.

- Ну что, земляк? Прихватило?

Лицо Данилова в бисеринках пота. Каждое слово дается ему с трудом:

- Скрутило, товарищ капитан-лейтенант.

- Ну ничего. Доктор у нас бывалый. Вырежет аппендикс в два счета. Будешь потом на него акул ловить. Они, говорят, на человечинку хорошо клюют.

Данилов слабо улыбается.

- Да вы меня не утешайте... Меня уже раз резали. Грыжу ушивали.

- Ну тем более.

Возвращаюсь в отсек, где должна проходить операция, и не узнаю кают-компанию: диванчики вынесены, переборки обвешены чистыми простынями, над узеньким столом сияют хирургические светильники. Шура Дуняшин домывает палубу, а доктор ловит невесть как залетевшую в отсек муху. Муха увертывается, и доктор призывает на помощь электрика Тодора.

По случаю операции механик пустил в душевую пресную воду, и мы доктор, старшина 2-й статьи Ищенко, я - поочередно смываем с себя грязь и морскую соль в тесной кабинке, столь же удобной, как телефонная будка, в которую затащили велосипед.

Командир не на шутку встревожен: утром получили предупреждение - в нашей части Средиземного моря возможно подводное землетрясение; наверху шторм - это значит, если качнет, то от болтанки не укроешься и на глубине.

А тут ещё доктор с новой радостью:

- Товарищ командир, у Данилова идиосинкразия к новокаину...

- Доктор, мы люди простые - от сохи и стакана, - хмурится командир. Ты бы попроще...

- У него абсолютная непереносимость новокаина. Придется, как говорили на фронте, - под крикоином резать. Может, поверхностную заморозку?

- Доктор, ты в своем деле большой аксакал, и я тебе не советчик... Пусть кричит, нo чтоб встал на ноги, как огурчик. С пупырышками...

- Есть с пупырышками! - кисло отшучивается доктор.

Данилова, прикрытого простыней, проносят на носилках под сочувственные взгляды центрального поста, просовывают в лаз второго отсека...

- Если больного хорошо зафиксировать, - бормочет доктор, - то можно и без наркоза.

Мы все трое в новехоньком белье и новехоньких халатах, моем руки спиртом, смешанным с йодом.

- Ищенко, - дает Андреев последние указания, - крепи инструменты по-штормовому. Понятно? Если тряхнет, чтоб с палубы не собирать.

Чем ближе к началу операции, тем значительнее становится в моих глазах доктор. Я готов простить ему что угодно, лишь бы с Даниловым все обошлось.

В отсек влезает радиотелеграфист матрос Фомин с портативным магнитофоном:

- Товарищ капитан, здесь хорошие песни. Пусть Данилов слушает. Мы читали: зубы под музыку дергают - не так больно...

- Пусть слушает, - соглашается после некоторого раздумья доктор. Поставь в коридоре...

- Второй, выключить батарейный автомат!

Это инженер-механик заботится о том, чтобы в "операционной" было чуть прохладнее. Электролит при разрядке нагревается, поэтому энергия на расход будет браться из аккумуляторных ям другого отсека.

Данилов уложен на столе, руки и ноги пристегнуты специальными ремнями, мы слегка обманываем его, уверяя, что это необходимо для штормового крепления.