Сергей Соловьев - Воспоминания

Ветви бузины приникли к оконным стеклам и затеняют солнце. Из сумрака выступают два портрета: прадед моей матери Михаил Иванович Коваленский [3] Михаил Иванович Коваленский (Ковалинский; 1745—1807) — писатель и государственный деятель, друг и биограф Г. В. Сковороды. «Очень умный, приятный и приветливый человек, хотя в бытность его губернатором и не то о нем говорили. Он, кажется, немного мистик. Обещал со временем ссудить меня сочинениями Сковороды <���…> Манускрипт этих сочинений беспрестанно у него на столе перед глазами» (Жихарев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955. С. 21-22). , со смуглым лицом, черными глазами, с большой звездой на груди, и украинский философ Сковорода [4] Григорий Саввич Сковорода (1722—1794) — украинский философ-мистик. В семье Соловьевых его считали предком по материнской линии. «В своей автобиографии В. Соловьев пишет: “Украинский Сократ — Сковорода приходился ей (то есть матери) двоюродным дедом (или прадедом)”» (Соловьев С. М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. С. 12; в дальнейшем — Соловьев С. М. Владимир Соловьев.). Отношение к упоминаемому портрету отличалось особым «символическим» почтением: «В тенистой библиотеке нашего дома, под портретом Сковороды, он [Владимир Соловьев] читал нам разговор о войне» (Там же. С. 350—351). с золотообрезной книгой в руке. А там — лоснящийся, белокурый и голубоглазый «великолепный князь Тавриды» — Потемкин [5] Цитируется ода Г. Р. Державина «Водопад» (1791 — 1794). Титул «Светлейший князь Таврический» был получен Г. А. Потемкиным после присоединения Крыма к России. В середине 1780-х гг. М. И. Коваленский был правителем канцелярии Потемкина, написал в его честь две оды (не сохранились). .

Я покидаю библиотеку и иду по флигелю. Вот спальня покойной матери и кабинет отца, выходящий окнами в яблочный сад. Над письменным столом большая картина: Мария Египетская, распростертая под сводом в пещере, сложив руки на груди, читает большую Библию, и волна золотых кудрей осыпала ее плечи. Другая картина, ветхая и потемневшая, прорванная посередине, занимает всю стену: темно-коричневый Геракл, в тяжелом раздумье, на перепутье двух дорог; круглолицая, золотокудрая Киприда, в облаке прозрачной кисеи, склонилась к его коленям и протягивает ему розан; суровая Афина, в медном шлеме, указывает ему вдаль: там — нагие горы и на вершине строгая колоннада.

В пустом шкафу запыленный букет сухих ландышей. Он стоит здесь с моего детства, и я помню, что отец [6]запретил его выбрасывать, никому не объясняя причин. Тогда я не понимал значения этого букета, теперь я гляжу на него с благоговением: он — память какого-нибудь бесконечно счастливого дня, может быть, первого поцелуя юных жениха и невесты.

Я выхожу во двор, золотой светом синего майского дня. Ах, какой острый запах зеленой травы, которая лезет отовсюду, хочет заглушить цветы и заползти в дряхлеющие дома. Весна торжествует в садах и на полянах, птицы свистят в березовой роще, а там вдали: большой, как озеро, пруд искрится, переливается, трепещет, так и ходит синими зыбями, и в его студеные струи роняют ветви плакучие ивы… Я иду по аллее с коричневым томиком Грессэ [7]и напеваю:

He так же ли ходил здесь (и с этой самой книжкой) мой прадед Илья Михайлович [9], галантный кавалер Александровской эпохи, «пылавший всей душой к парнасским сестрицам» — т. е. музам, как выражался друг его — Александр Писарев [10].

Восемнадцатый век на миг показал свое дряхлое лицо, пахнуло холодом рационализма и чувственностью Ватто и Фрагонара". Но вот другие тени зареяли в роще: бабушка Александра Григорьевна [12]с ее сказками, серебряным светом луны, Андерсеном, Диккенсом, Евангелием и Франциском Ассизским; вон моя мать [13]с английскими романами, Джотто, Беато Анжелико [14]и византийцами; а вон и отец — маленький человек в чесунче [15], высоких сапогах и с заступом в руке, тихий и кроткий аскет, всегда больной, с железной волей и нравственным авторитетом, перед которым склоняются все окружающие…

Предки моей матери, Коваленские, были выходцами из Польши, переселились в Москву и приняли русское подданство в XVII в., при царе Алексее Михайловиче. Мой отец считал Коваленских не поляками, а литовцами и, показывая мне в Румянцевском музее [17]чучела литовцев, всегда отмечал сходство с нашей родней. Крупной фигурой в роде Коваленских является Михаил Иванович, занимавший видные административные посты при Екатерине [18]. В юности он сблизился с украинским Сократом Сковородой, давал ему приют в своем доме и переписывал его мистико-философские трактаты. Сковорода и умер в доме Коваленских [19]. Хотя Михаил Иванович был близок с Потемкиным, вращался среди питомцев Энциклопедии Дидро и даже ездил в Ферней к Вольтеру [20], настроение его всецело определялось Сковородой и, быть может, масонами и Сведенборгом [21].

Вот отрывки из дневников Михаила Ивановича:

«21 ноября. Чудные пути провидения избавляют меня от такой связи людей, которая, по-видимому, составила бы мое несчастие во всю жизнь. Самая малая вещь подала случай к открытию масок их, которыми они покрывали сердца свои. Казалось, в обращении их добросердечие, праводушие, чувство прямое дружбы, а вышло наружу лукавство, корыстолюбие, хитрость женская и неблагодарность… Вчерашний день уверил меня доказательно о сем, и я признаюсь, что вера о провидении утверждается во мне паче и паче. Я же следую слову мудрого: гордым оком, а не сытым (неблагодарным) сердцем, о сим не ядех. Подлинно сокровиществует человек и не весть кому соберете. Какое лучшее сокровище как “друзья”? Но и тих не знаешь, кому готовить? Скажи убо мне, Господи. Путь, воньже пойду.

1778 года, Генваря 1-го.

Вступил в должность… на управителя воспитательного московского дома].

Марта 1. Сговорен на Надежде Михайловне Мазневой.

Майя 6. Была свадьба наша в селе…

1778 года. Июня 15. Отстал от воспитательного дома] и поехал в Петербург с Надеждой Михайловной.

Августа 20. Приехали из Петербурга в село…

В октябре (***) числа.

Родился сын Михайло [22]».

Отношения Михаила Ивановича к жене Надежде Михайловне были нежные и поэтические, как можно судить, например, по следующему посланию в стихах: