Арсений Тишков - Дзержинский

— Это что — допрос? — запальчиво спросил Феликс.

— Пока нет. Вы же знаете, что состоите под надзором полиции. Вот я и интересуюсь, как живут, чем дышат мои подопечные. По долгу службы, так сказать.

— Извольте, господин исправник. Цель простая — заработать на свое существование, — пожимая плечами, ответил Дзержинский.

— Странно, странно, — исправник взял у писаря бумагу и как бы в задумчивости побарабанил пальцами. — Если вы действительно нуждаетесь в заработке, то зачем же подбивать других бросать работу?

Дзержинский молчал.

— Не позволю! — вдруг заорал Золотухин, хлопая ладонью на столу. Стоявший рядом писарь вздрогнул от неожиданности.

— Забываешься, — переходя на «ты», продолжал кричать исправник, — тебя сюда прислали наказание отбывать, а не людей мутить! Чтоб духу твоего на фабрике не было!

— Не смейте мне «тыкать», — бледный от возмущения отвечал Дзержинский, — что касается работы, прошу не указывать, Где хочу, там и работаю. Да и откуда вам известно, о чем я говорю с рабочими? — Феликс попытался заставить исправника приоткрыть свои карты.

— Нам многое известно, молодой человек; Известно, например, что вы здесь собираетесь сил набираться, чтобы быть готовыми бунтовать, когда «настанет время». Не выйдет! — опять повысил голос исправник:

Он почти дословно цитировал строки из последнего письма Феликса к Альдоне.

«Как он смеет читать мои письма?!» — эта мысль заслонила все. Самообладание оставило его.

— Мерзавец, негодяй! — вскипел Дзержинский. — Он читает мои письма, — пояснил Феликс Якшину.

— Господа? Будьте свидетелями, как ссыльный Дзержинский оскорбляет меня при исполнении служебных обязанностей, — напирая на последние слова, провозгласил исправник.

Тут только Дзержинский заметил, что в темном углу кабинета примостилась на стуле еще какая-то фигура. Настолько бесцветная, что потом, как ни старался Феликс, так и не мог восстановить в памяти ее внешность.

— И вы, господин Якшин, все слышали и, надеюсь, не откажетесь засвидетельствовать, — добавил Золотухин.

Александр Иванович молча наблюдал всю эту сцену. Когда Дзержинский бросил в лицо полицейскому свои гневные «мерзавец, негодяй», Якшин, к великому своему изумлению, заметил, что Золотухин совсем не возмутился. В его глазах промелькнуло злорадство и — Якшин готов был поклясться, что это так, — блеснула даже радость. Это было так нелепо: человека оскорбляют, а он радуется! Призыв исправника к нему засвидетельствовать слова Дзержинского мгновенно все прояснил. Якшин понял, что Золотухин нарочно провоцировал Дзержинского на скандал, понял и то, какую гнусную роль навязывал он ему, заставляя свидетельствовать против своего товарища ссыльного.

— А вы, господин исправник, действительно подлец! — отчетливо прозвучал в наступившей тишине голос Александра Ивановича.

…Был составлен протокол об оскорблении ссыльными Дзержинским и Якшиным нолинского исправника при исполнении им своих служебных обязанностей. Протокол подписали свидетели: писарь и «случайно оказавшийся» в кабинете господина исправника «проситель». Они подтвердили также, и то, что означенные ссыльные «от подписания протокола отказались».

В тот же день Золотухин засел за составление рапорта губернатору. «Вспыльчивый и раздражительный идеалист, питает враждебность к монархии», — писал исправник о Дзержинском. К донесению приложил «основания» — заявление махорочного фабриканта и протокол.

Его превосходительство был несказанно возмущен поведением Дзержинского и вполне удовлетворен представленными документами. В Петербург к министру внутренних дел полетела депеша. Клингенберг сообщал, что «Феликс Эдмундович Дзержинский проявляет крайнюю неблагонадежность в политическом отношении и успел приобрести влияние на некоторых лиц, бывших доныне вполне благонадежными», ввиду чего он решил выслать Феликса Эдмундовича Дзержинского на 500 верст севернее Нолинска, в село Кайгородское Слободского уезда. Туда же его превосходительство «справедливости ради» распорядился выслать и Александра Ивановича Яншина.

— Вот и приехали, — говорил Якшин, вылезая из саней у здания кайгородского волостного правления.

Из избы вышли жандарм, сопровождавший их от Нолинска, и кайгородский урядник. Урядник хмуро оглядел ссыльных и, помусолив карандаш, расписался в книге, протянутой ему жандармом.

Жандарм захлопнул книгу, засунул ее за пазуху и подошел к саням.

— Ну, господа хорошие, скидайте полушубки. Я их обратно в Нолинск повезу, — сказал он.

Якшин начал раздеваться.

— Что вы делаете, Александр Иванович? Мы же замерзнем здесь без полушубков, — возразил Дзержинский. Сам он стоял совершенно спокойно, будто и не слышал, что говорит жандарм.

— А, черт с ними! Пусть подавятся, — Якшин снял свой полушубок и кинул его в сани.

— Пусть в таком случае давятся вашим, а мне он самому нужен, — спокойно сказал Феликс и направился к избе. — Скажи исправнику — Дзержинский не отдал. — И Феликс скрылся в волостном правлении.

О перипетиях, связанных с прибытием Дзержинского в Кайгородское, в тот же день узнало все село. Урядничиха постаралась, да еще, как водится, кое-что приукрасила.

В дом крестьянина Шанцина, где поселились Дзержинский и Якшин, потянулись местные жители. Приходили к хозяину, одни вроде бы по делу, другие просто так. Становились у притолоки или садились на лавку. Молчали, разглядывали главным образом, конечно, Феликса.

Дзержинский и Якшин познакомились со стариками Лузяниными. Приветливые и словоохотливые, Терентий Анисифович и Прасковья Ивановна понравились ссыльным, и они перебрались жить к ним.

Прасковья Ивановна хотела было все хлопоты по хозяйству взять на себя, да Феликс воспротивился: «Что вы, бабушка, мы сами!»

Новый, 1899 год встречали вчетвером. Дзержинский и Якшин разложили на столе остатки яств, собранных им в дорогу Маргаритой Федоровной, пригласили хозяев.

Терентий Анисифович поставил бутылку водки.

Когда висевшие на стене ходики показали двенадцать, Александр Иванович и Терентий Анисифович выпили. Дзержинский от водки отказался и с удовольствием выпил кофе. Он давно на него покушался, да Александр Иванович не давал, приберегая к Новому году.

На новом месте Феликс Эдмундович ревностно принялся за занятия. Прежде всего он прочел книгу Милля.

— Субъективист и догматик, — говорил он о Милле Якшину.

Покончив с Миллем, Дзержинский увлекся работой Булгакова о рынках.

— Эта книга, — говорил он Якшину, — очень полезна марксисту. Особенно для споров с вами, народниками. Прочтите Булгакова, а потом мы с вами поспорим.