Арсений Тишков - Дзержинский

«Гороховые пальто» [5] «Гороховыми пальто» называли филеров (сыщиков) охранных отделений и жандармерии. и переодетые полицейские все еще шныряли по поездам и пароходам, приглядываясь к «подозрительным» пассажирам, а Дзержинский уже был в Варшаве.

Он сидел в бедной квартире рабочего-сапожника, социал-демократа Яна Росола и слушал его рассказ.

— Все наши социал-демократические организации в Варшаве разгромлены. Партии как таковой нет, — говорил Росол, — работу среди пролетариата ведут только ППС и Бунд. Есть, правда, отдельные социал-демократы, но они ничем, кроме критики ППС, не занимаются.

— Плохо. Но неужели в Варшаве не найдется сознательных рабочих, на которых можно опереться, чтобы восстановить организацию? — допытывался Феликс.

— Есть! — подумав, решительно ответил Росол. — Рабочие не забыли, чему учили их «Пролетариат» и «Союз польских рабочих». Многие рабочие мыслят правильно, а если и состоят в ППС, то только потому, что нашей организации нет,

— Я убежден в этом. Да и как могло быть иначе, когда вы сами, дядюшка Ян, вместе с Варынским создавали «Пролетариат»? Я потому и пришел к вам, что вы живая традиция «Пролетариата», — горячо говорил Феликс. — А ты, Антек, как думаешь? — обратился он к сыну Яна Росола,

Восемнадцатилетний Антон, ученик Варшавских рисовальных классов, формально не состоял ни в какой организации, но так же, как отец, мать и старший брат, считал себя социал-демократом.

— Вы правильно говорите. Надо лишь энергично взяться, — ответил Антек, поглядывая на отца.

Антек признался, что он уже создал кружок самообразования из молодых рабочих и мечтает с помощью легальной и нелегальной польской и русской литературы сделать из них агитаторов и положить начало новой социал-демократической организации в Варшаве.

Дзержинский посмотрел на него с изумлением.

— Это же замечательно! — воскликнул Феликс. — Вот видите, товарищ Росол, — обратился он к Яну, — мы с вами только еще обсуждаем, можно ли воссоздать социал-демократическую организацию, а Антек уже на практике этим занимается.

Начался общий разговор. Дзержинский расспрашивал Яна и Антона о положении рабочих. Он жадно интересовался всеми подробностями.

Ко времени появления Дзержинского в Варшаве Королевство Польское было одним из наиболее развитых в промышленном отношении районов Российской империи. Лодзь славилась своими текстильными фабриками, в Домбровском бассейне сосредоточена каменноугольная и металлургическая промышленность, в Варшаве — металлообрабатывающие, кожевенно-обувные, швейные и пищевые предприятия.

Уже чувствовалось приближение экономического кризиса 1900–1903 годов, и предприниматели, особенно мелкие и средние, старались удержаться от разорения за счет рабочих. Рабочие отвечали забастовками.

— Хуже всех приходится сейчас нам, сапожникам, — говорил Ян, работаем по 14–18 часов в день. И жены и дети с нами работают, а зарабатываем в месяц 20–25 рублей. Едва на пропитание хватает. Бороться с хозяевами трудно. Сапожники не металлисты. Не на заводе работаем, а большей частью дома. Раскиданы поодиночке, в лучшем случае человек по десять-двадцать, в маленьких мастерских.

— Вот и начнем с сапожников. Создадим среди них крепкую социал-демократическую организацию, поднимем на забастовку. Я сапожников еще по Вильно хорошо знаю. Народ боевой, надо только помочь им сорганизоваться, — сказал Дзержинский. И, верный своей привычке никогда ее откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, попросил свести его с кем-нибудь из наиболее сознательных и надежных рабочих.

— Есть у меня на примете один такой. Лесневский. У Эйзенхорна работает. Антек проводит, — отвечал старый Росол.

Он с нежностью поглядел на сына.

— Старший-то мой в тюрьме, жена ожидает приговора, верно, и Антеку не избежать. Такова наша рабочая доля, — сказал Ян.

— А отец-то пять лет ссылки в Архангельской губернии отбыл. Только недавно вернулся, — сказал Антек Дзержинскому уже на улице.

Они вошли в обшарпанное парадное двухэтажного кирпичного дома, спустились по грязной лестнице с выщербленными кирпичами в полуподвал и остановились перед дверью. На стук вышел хозяин и, увидев Антека, приветливо поздоровался и пригласил гостей в комнату.

— Знакомьтесь, — сказал Антек, — Ян Лесневский. А это Астрономек, — представил он Дзержинского. Они заранее договорились об этом новом подпольном имени. Беглый ссыльный, проживавший в Варшаве нелегально, должен был скрывать свое подлинное имя.

Антек ушел, а Феликс и Ян долго проговорили в тот вечер. Лесневский не состоял тогда в партии, но всей своей тяжелой трудовой жизнью был подготовлен к восприятию социал-демократических идей. Не прошло бесследно и его общение с Яном Росолом. Поэтому они с Дзержинским быстро нашли общий язык.

— Рабочие у Эйзенхорна дошли до отчаяния и готовы бастовать, — рассказывал Лесневский.

— Забастовка — мощное оружие, — отвечал ему Дзержинский, — но сначала мы должны подготовить к этому сапожников, работающих и у других хозяев. Без их поддержки вас разобьют.

Договорились, что в ближайшее воскресенье у Лесневского соберутся наиболее сознательные рабочие из разных фирм.

Вскоре Дзержинскому удалось организовать три кружка среди сапожников, в которых участвовали и пекари, кружок столяров и кружок металлистов. Ему помогали Ян и Антон Росолы и Ян Лесневский.

Настал день, когда Росолы и Лесневский впервые повели Дзержинского на собрание рабочих. Это были сапожники фирмы Эйзенхорна. Помещения для собраний у них не было. Сошлись за городом, на свежем воздухе.

Стояла золотая осень. Окрашенные во все тона желтизны красовались березы и осины, горели багрянцем клены, темной зеленью выделялись среди них дубы. Октябрьское солнце подсушило землю, уже покрытую пожухлой листвой, и пригревало расположившихся на поляне людей.

Собралось человек двести. Старые и молодые, но все с серыми, испитыми лицами, узловатыми, натруженными руками, с навечно въевшейся от сажи и дратвы грязью.

— Знаешь что, — сказал Феликсу Ян Росол, когда они подходили к лесу, — представлю я тебя Франеком. Для рабочих так будет понятнее и проще. А то придумал какого-то Астрономека.

Так Ян Росол и представил Дзержинского собранию.

Сапожники долго аплодировали Франеку. Хорошо он сказал о том, что рабочих Эйзенхорна должны поддержать рабочие других фирм — русские, поляки, евреи, все, без различия национальностей и вероисповедания. Сила рабочих в единении. Решение о забастовке приняли дружно. Тут же выработали свои требования к хозяину: установить 12-часовой рабочий день, увеличить оплату труда на 30 процентов, разместить надомников в мастерских. Выбрали забастовочный комитет. Вошел в него и Лесневский.