Василий Авченко - Фадеев

Много ездит по региону.

Показательный для понимания характера Фадеева эпизод. Когда в августе 1924 года вспыхнуло восстание грузинских меньшевиков, Фадеев находился в Сухуми с группой рабочей молодежи Краснодара. По воспоминаниям М. И. Звонцова, Фадеев сразу заявил: теперь мы — боевой отряд. И повел товарищей в Абхазский обком за назначением и оружием (в обкоме им, правда, сказали, что с меньшевиками уже покончено). Здесь четко видно: для Фадеева демобилизация не наступила никогда. Пока иные уклонялись от войны — он, даже комиссованный, рвался в бой. Возможно, именно это потом помешает ему исполнить одно из сокровенных желаний — вернуться в Приморье насовсем. Он так и не сможет уйти с передовой, считая себя не вправе сделать это, пока идет бой. А бой будет идти всегда.

Здесь же, на юге, работает его московская знакомая Землячка. «Адски хочется писать», — говорит он ей. Литература влечет его не меньше, чем партийная работа. Он просит Розалию Самойловну устроить его в московскую газету, но его пока оставляют в распоряжении Северо-Кавказского крайкома [171] Северо-Кавказский край существовал в составе РСФСР в 1924–1937 годах, его административным центром в первые годы был Ростов-на-Дону. . Правда, с уточнением: «Для работы в области литературы». Уже в октябре 1924 года Фадеева с учетом его пожеланий по решению Землячки и секретаря Юго-Восточного (потом Северо-Кавказского) крайкома партии Анастаса Микояна переводят в Ростов-на-Дону.

Вот еще одно вроде бы случайное, но такое важное знакомство. Произошло оно в Ростове осенью 1924 года, но могло случиться и раньше — оба были делегатами X съезда. Микоян был всего шестью годами старше, но, как писал он сам, в революционные годы «все мы как-то рано взрослели, и разница даже в два-три года чувствовалась довольно заметно». Фадеева он увидел таким: «Молодой человек довольно высокого роста, стройный, подтянутый, одетый в модную у нас тогда кавказскую рубашку темно-синего цвета с множеством пуговичек, подпоясанную узким — тоже кавказским — ремешком, в галифе и сапогах».

Фадеев становится инструктором крайкома партии, завотделом партийной жизни газеты «Советский юг». Пишет о партстроительстве, сельсоветах, проблемах общества, разнородного и в социальном, и в национальном плане. Много общается с местными жителями, в том числе шахтерами — «угольным племенем», с которым он был связан всю жизнь, начиная с Сучана (а впереди еще — молодогвардейцы Донбасса). Вот названия статей Фадеева этого времени: «Нужно изучить торговую практику мест», «О выдвижении и выдвиженках», «Еще о работе в деревне», «Итоги агитпропработы в Таганрогском округе», «Сельсовет как центр общественной жизни деревни», «Задачи советских ячеек». Выступления в газете на партийные темы подписывает «Ал. Булыга», прозу и литературно-критические статьи — «Фадеев». То есть Булыга — это комиссар, а Фадеев — это писатель. От «Булыги» он избавится через несколько лет, хотя, например, партизану Пищелке и в 1950 году напишет: «Твой Саша Фадеев, он же Булыга».

Ростовский литератор Павел Максимов познакомился с Фадеевым в редакции «Советского юга»: «Раскрылась дверь кабинета редактора, и оттуда вышел высокий, еще очень молодой (на вид лет двадцати — двадцати трех) бритый парень в длинной серой суконной гимнастерке и в сапогах… По документам он был Александр Булыга, но он тут же сказал мне, что его подлинная фамилия — Фадеев». Для оформления удостоверения Фадеев дал Максимову фото, на котором он был «в сибирской меховой шапке с длинными, свисающими наушниками» — известный снимок. К новым товарищам Фадеев сразу обращался на «ты», но, пишет Максимов, это было не фамильярностью, а «паролем классового братства и солидарности».

В Ростове Фадеев активно работает сразу над несколькими вещами: «Таежной болезнью», «Последним из удэге» (отрывок «Хунхузы» из «Последнего из тазов», как поначалу назывался роман, публиковался в ростовской комсомольской газете «Большевистская смена»), «Разгромом» — все о партизанском Приморье.

Задумывает «Провинцию» — уже на местном материале, «роман о районировании». Тогда огромный Северо-Кавказский край готовились разбить на округа и районы в соответствии с национальными и хозяйственными особенностями, чем и заинтересовался Фадеев. Книга задумывалась не только о районировании как таковом; кавказская тема горяча и сейчас. Наброски романа он потом привезет в Москву, но, говорит Либединский, «дальневосточные впечатления… еще продолжали с особенной силой владеть его душой», и «Провинцию» вытеснил замысел «Удэге». Максимов тоже считал: «Провинция» не получилась потому, что Фадеев, живя в Ростове, «своим сердцем, своей душой… еще продолжал жить на родном ему Дальнем Востоке».

Для объяснения того, почему не написалась «Провинция», такая версия уместна, в случае с «Удэге» — уже вряд ли. Доведен до конца лишь один замысел этой поры — «Разгром». Да и сколько их еще будет потом, нереализованных фадеевских сюжетов — и приморских, и неприморских!

Молодой писатель включается в местную литературную жизнь. Здесь уже работают драматурги Николай Погодин и Владимир Киршон, Вера Панова, Бусыгин, Максимов, Ершова, Кац, Серебрянский, Соколов… Неподалеку жил Михаил Шолохов. Свою Вешенскую он покидал неохотно, но, пишет Микоян, «когда это было нужно, приезжал в Ростов, принимал участие в общественно-политической жизни и в деятельности писательской организации». Вот — разница характеров: Шолохов — «когда это было нужно», Фадеев — погружался всегда и с головой. Оба, кстати, как раз в эти годы начинают крупные и во многом перекликающиеся вещи — «Тихий Дон» и «Последний из удэге».

Фадеев вступает в РАПП — Ростовскую ассоциацию пролетарских писателей — и вскоре избирается в правление. Ассоциацией руководит Владимир Киршон — впоследствии видный рапповец и «напостовец», по ряду свидетельств, — доносчик и карьерист, гонитель М. Булгакова и А. Лосева. Потом его расстреляют, обвинив в троцкизме. Пожалуй, единственное, что осталось от Киршона, — строчки «Я спросил у ясеня…», ставшие всенародно известными благодаря музыке Таривердиева и фильму Рязанова «Ирония судьбы».

Фадеев «пробивает» в крайкоме создание литературного журнала «Лава». Максимов: «Он ходил в крайком партии, хлопотал об этом; добившись успеха, был чрезвычайно доволен, просто сиял от радости…» Микоян: «Помню, с какой настойчивостью Булыга убеждал всех нас, членов бюро крайкома, в необходимости организации специального краевого литературного журнала. И ведь убедил, добился своего!» Первый номер выходит весной 1925 года. В 1927-м журнал переименовали в «На подъеме», ныне это «Дон». Но «Лава», по-моему, — лучше всего. Очень характерное название для кипящих 1920-х: тут и вулканическая лава — свежая кровь земли, прорывающая старые застывшие слои, и конники, несущиеся в атаку лавой… Это потом лава застыла, что отразилось и в поскучневших названиях литературных журналов. Скажем, владивостокский «Красный молодняк», где впервые опубликовал стихи Павел Васильев, станет «Тихоокеанским комсомольцем», а сам Фадеев на Дальнем Востоке будет редактировать еще один журнал с названием уже безлико-дежурным — «На рубеже». Потом его переименуют в «Дальний Восток» («оба хуже», как сказал бы лучший друг советских писателей).