Евгения Фрезер - Дом над Двиной. Детство в России

Никто не знает деталей происшедшего. Достоверно известно лишь, что солдат поднял ружье и прицелился. Александр, потеряв рассудок и забыв осторожность, бросился на солдата… Недолгая борьба закончилась громким выстрелом, эхом отдавшимся от стен казармы. Солдат осел на землю.

Внезапное осознание содеянного так потрясло Александра, что он протрезвел. Он стоял, не в состоянии двинуться, не зная, жив ли солдат, лежащий у его ног. Лицо молодого парня смертельно побледнело. Маленькая красная лужица растекалась под ним.

От казармы бежали люди…

Наслаждаясь прохладой позднего июньского вечера, Еня вышла в сад. Солнце медленно скользило к закату. Мягкий, нежный свет его таинственным покровом окутывал сад. Не шелохнутся листья, уснули птицы. Еня бродила между сладко благоухающими клумбами, по серебряной березовой аллее, гуляла вокруг пруда. Наконец устала и, облокотись на белые перила маленькой пристани, загляделась в таинственную темную глубину. В ней росло чувство обиды. Александр обещал вернуться пораньше, но вот почти полночь, а его все нет. Она направилась к дому, и тут услышала скрип колес по гравию и голоса.

В центре двора стояла двуколка. Вокруг нее столпились люди в военной форме. Бабушка Шаловчиха, в ночном чепце и накинутой на плечи шали, разговаривала с ними. Александра не было видно. Ледяной страх сжал ее сердце. Напуганная Еня не сразу поняла, что произошло…

Благословенным облегчением стало известие, что солдат, с которым столкнулся Александр, не убит и рана его даже не опасна. Еня наивно полагала, что бояться нечего, ведь ее муж не хотел ранить караульного, а лишь пытался отвести ружье. Но затем пришло страшное осознание: казармы и солдаты — оплот государства. Молодой караульный был на службе, нападение на него — серьезное преступление.

Трагическая новость быстро распространилась. Всю ночь в дом приезжали родственники. Первыми появились родители Ени, Анна и Евгений, за ними Франц и Амелия. Весь следующий день шли братья, сестры и друзья. Как пичуги, застигнутые бурей, они жались друг к другу.

Сразу были задействованы все знакомства, чтобы найти лучшего адвоката. Начались переговоры с людьми, занимавшими важные посты, обращались к знакомым, имевшим влиятельных друзей, даже в дальних городах, с тем чтобы использовать их веское мнение в деле. Денег не жалели. Для защиты Александра был нанят самый знаменитый в Санкт-Петербурге адвокат.

То жаркое лето было полно волнений. Надежда сменялась днями отчаяния. Еня по-прежнему ездила на рынок, покупала ягоды, варила варенье, солила огурцы и капусту, сушила грибы и приправы, делала запасы на зиму, вела дом и хозяйство. Она старалась занять себя, но тревога не покидала ее. Лишь сон приносил забвение, но утро возвращало к мукам реальности.

Суд состоялся поздней осенью. Александра приговорили к ссылке в Сибирь.

Приговор поверг семью в отчаяние. Амелия плакала не переставая. Хотя условия содержания политических заключенных в Сибири были почти милосердными по сравнению с ужасом, наступившим сорок лет спустя, Амелия была уверена, что сын ее никогда не вернется. Еня ради еще не родившегося ребенка старалась сдерживать свое горе и оставаться спокойной.

Никто не ожидал, что приговор будет столь суров. Нужно помнить, что во времена правления Александра II постоянно зрели заговоры. Было столько попыток террористов убить царя-освободителя крестьян, что он постоянно задавался отчаянным вопросом: «За что меня так ненавидят?». Поэтому неудивительно, что законы были ужесточены, и тех, кто их нарушал, нещадно карали.

Тем не менее прилагались большие усилия, чтобы смягчить решение суда. Вновь «нажали на все рычаги» — чтобы организовать просьбу о помиловании. Из Санкт-Петербурга в Архангельск приехал адвокат. У него имелась еще одна маленькая зацепка, и чтобы пустить ее в ход, надо было повидать семью. В те дни не существовало железной дороги, соединяющей Архангельск с Санкт-Петербургом. Средством сообщения, как и во времена Петра Великого, служили конные упряжки. Но адвокат приехал, и его тепло приняли в доме Ени.

Темным ноябрьским вечером собрались все члены семьи. Пришли близкие. Маргарета, уже несколько лет вдовевшая, тоже была здесь. Федосья и бабушка Шаловчиха сидели рядом. Еня устроилась между родителями.

Человек, сделавший для Александра все возможное, коротко рассказал о деле, подробности которого все уже знали, и затем сообщил, что есть еще один шанс, которым можно воспользоваться.

— Есть особые дни, — объяснил он, — праздники Рождество и Крещение, когда царь дарует милость просящим, лично обратившимся к нему. Я навел справки и выяснил, что возможность обращения к царю вполне реальна, но просить за осужденного может только очень близкий человек.

Он повернулся к Ене.

— Я убежден, вы — единственный человек, кто мог бы вызвать у царя сострадание. Однако должен предупредить: путешествие очень опасно. Мороз, снежные бураны могут отрезать все пути к жилью, кроме того — волки. Поездка в самую зиму — не очень-то приятная перспектива для любого путешественника, а в вашем положении, боюсь, почти невыполнимая. Однако, — добавил он, — другого решения я не могу предложить.

— Я еду, — спокойно сказала Еня, — другого выхода нет.

— Да, она поедет, — отозвалась Анна, сжав руку дочери. — Мы поедем вместе.

Еня тогда была на восьмом месяце беременности.

И вот в начале декабря, когда на севере бледный дневной свет с трудом пробивает тьму, у парадного крыльца стояла тройка, запряженная в кибитку — крытую дорожную повозку на полозьях. Едва различимые тени сновали от дома к кибитке и обратно, нося саквояжи, подушки, свертки.

Приготовления к путешествию начались сразу после отъезда адвоката. Нашли лучшего кучера, знавшего дорогу в Санкт-Петербург, его звали Степаном. Сопровождать женщин попросили управляющего лесопилкой Павла Михайловича, глубоко порядочного человека. Всю провизию надо было брать с собой, поэтому кухарка несколько дней работала не покладая рук: зажаривала куропаток, пекла пирожки и печенье. В дальней зимней дороге нужно быть готовым ко всему.

Наконец сборы закончились. Родственники собрались в прихожей. Еня и ее мать вышли к ним одетые в тяжелые шубы, меховые шапки, укутанные в шали. Наступил момент прощания.

Старая Федосья подошла к дочери.

— Бог милостив, — сказала она, благословляя ее.

Евгений поцеловал и благословил жену и дочь, за ним — остальные.

— Теперь присядем, — сказал Евгений, и по старому русскому обычаю перед дорогой присели и помолчали.

Потом все встали и двинулись к дверям. Еня и мать устроились в кибитке. Их укутали шалями и медвежьими шкурами. Павел Михайлович и Степан сели впереди. Степан подобрал вожжи, цокнул, и лошади двинулись. Кибитка выехала за ворота и спустилась на реку.