Юрий Лужков - Москва и жизнь

Нам нужна была свобода, борьба мнений, конкуренция в экономике. Мы пошли в фарватере тех, кто навязал стране шоковую терапию, угробившую реальную экономику и сельское хозяйство, приведшую к крайнему обнищанию богатейшей страны. Прошло уже более четверти века с той поры. Настало время спокойно проанализировать то, что состоялось, взять в будущее все положительное, решительно отказаться от того, что не принесло пользу стране.

Наше время отличилось масштабами бизнеса. На потребителях этих услуг наживаются миллиардные состояния, и для этого бизнеса требуются миллионы новых клиентов. Оптимальный вариант — готовить «кадры» с детства. Опять же по прописям о свободном выборе.

Но ведь свободный выбор начинается лишь тогда, когда сформирована человеческая психика, когда молодой человек отчетливо понимает: что «хорошо», что «плохо», что «мое» и что «чужое». А если детям и подросткам постоянно показывать, как добры, умны, симпатичны наркоман, гомосексуалист и проститутка, они наверняка воспримут сказанное как установку, захотят ими быть.

Я никогда не разрешал проводить гей-парады в Москве. Я против того, чтобы секс-меньшинства, агрессивные в своем желании втянуть как можно большее количество людей в аномальные сексуальные отношения, имели возможность вовлечь молодую или неустойчивую часть народа в свои ряды. За эти взгляды и запрет гей-парадов я заслужил репутацию мэра, попирающего «права человека».

В 1992 году на Западе приняли закон, исключавший преследование за гомосексуализм. Суть закона такая: «Занимайтесь, пожалуйста, только не агитируйте». Аномалии с древних времен существовали в обществе. Их исключать нельзя, но афишировать преступно.

Во всем безобразии сыграло неприглядную роль телевидение. Мне могут сто раз повторять, что ТВ и кино — зеркало, повернутое к обществу, но я точно знаю другое: здесь, как и в реальной рыночной экономике, покупают то, что продают.

Психологи считают: у большинства людей мораль ориентирована не на сочувствие другому человеку, а на повсеместную социальную норму. В результате произошедшей в 80–90-е годы массовой ротации правящего слоя, так называемой элиты, в общественном сознании «поплыло» представление о норме, о нормальном образе жизни, о нормальном поведении. Не собираюсь приукрашивать старый советский истеблишмент, но новая элита в своем абсолютном большинстве даже не понимает, что обязана задавать обществу ориентиры, предлагать норму. Мало того: нынешний правящий слой очень часто сам выступает образчиком аномалий и даже обыкновенной дикости.

В результате из всех искусств для нас важнейшим стало блатное, криминальное. Культура блатного мира обильно представлена на государственном телевидении и главных сценах страны. «Зона» подчинила своему влиянию буквально все страны, подчинила своему влиянию буквально всех.

На телевидении можно было услышать и прочитать в рупоре перестройки «Огоньке» рассуждения о том, что Россия слишком велика, чтобы в ней хорошо жить. Мол, велика Федора, да дура. Нам не нужна громадная территория, не стоит гордиться, что Россия самая большая страна в мире. Ей не требуются миллионы квадратных километров земли, достаточно 500 тысяч, чтобы процветать, как страны Европы…

С тех пор прошло четверть века, но и сегодня поют устаревшие песни ненавистники России. Нина Хрущева, правнучка Никиты Сергеевича Хрущева, названная в честь его жены Нины Петровны, живет в США, считает себя «гражданкой мира», и вот ее недавнее высказывание:

«После Олимпиады в Сочи олигархам надоел Путин, и они его убирают… Большая часть населения поддерживает перемены, и новые реформаторы заново начинают трансформацию России к демократии. Их первая задача уменьшить размер страны. И при этом получить прибыль для России. В конце концов, ни одна страна не может модернизироваться, если у нее такие гигантские размеры и нет стратегии по развитию и улучшению территорий. Продажа Калининграда Германии, Курильских островов Японии».

Вернуть Японии Курильские, придя к власти, и прослыть миротворцем хотел было Борис Ельцин, чему воспротивились военные и спецслужбы.

Президент Путин во время поездки по странам Юго-Восточной Азии неожиданно позвонил мне и предложил возглавить с российской стороны Совет мудрецов Японии и России. «Приму ваше лестное предложение с благодарностью, — ответил я, — но при условии, что мы ни при каких обстоятельствах не будем передавать Курильские острова». На что Путин ответил: «Это даже не обсуждается!»

Закончу эту главу семейной историей, случившейся на моих глазах, когда наши девочки были маленькими. Поехали мы всей семьей отдыхать в Белоруссию, в Беловежскую Пущу. Оказались в Вискулях — там, где подписывались Беловежские соглашения. И вот однажды, когда мы гуляли всей семьей, я ушел немного вперед. А Оля, моя младшая дочь, идет вместе с мамой и спрашивает:

— Мама, а почему папа никогда не ходит вон по той дорожке и к тому домику не подходит?

— Нехороший это домик, — отвечает мама. — Вот папа его и не любит.

Но Ольга не отстает, она дотошная. Мне потом Елена рассказывала, что дочь все переспрашивает, «почему нехороший», «почему папа не любит»?

Тогда жена остановилась и объясняет ей:

— Понимаешь, Оля, была у нас большая страна. И было в ней много всего разного. Очень большая и очень разная. В ней жило очень много людей. Было много республик. Разговаривали на разных языках. На одном конце страны могла быть зима, а на другом уже лето. Где-то день, а где-то уже ночь. Но страна у всех была общая. Все друг друга понимали, потому что очень давно вместе жили. А вместе стали жить, чтобы помогать друг другу, чтобы всем лучше было.

Дочь молчит, голову наклонила, слушает.

— Такая вот была страна, — продолжает Елена. — Большая и сильная, которую все уважали. Называлась Советский Союз. И у этой страны был один президент — самый важный человек. Он страной руководил, и для этого у него была власть. Он решал, что и как нужно сделать. Люди его слушали.

— И что же случилось? — переспрашивает Оля, оборачиваясь на «нехороший домик». Потому что не может пока понять, как же так получилось, что вот на этом самом месте что-то с этой большой страной и произошло.

— А случилось, — продолжает мама, — то, что нашлись три дяди, которые тоже захотели, чтобы у них была власть. Чтобы они руководили и решали, что нужно делать. И чтобы слушались их, а не президента большой страны. И вот в этом самом «нехорошем домике» они и написали такую бумагу, чтобы большой страны не было, а вместо нее возникло несколько стран помельче, в которых эти дяди были бы самыми важными и главными.

Тут уж я вижу, что Оля с мамой чуть отстали, остановились. Оборачиваюсь и наблюдаю, что Елена что-то дочке объясняет. Потом обе замолчали, а Оля стоит и по сторонам как-то задумчиво смотрит. Вдруг, смотрю, вроде даже как-то нахмурилась. И бежит. Но не ко мне, а старшую сестру Алену увидела. А та по дорожке идет, как раз к тому «домику». И вот проносится младшая моя мимо меня, бежит к Аленке и кричит: «Не ходи туда, там три болвана страну развалили!»