Александр Ганулич - Взлет и падение «Советского писателя»

Настоящей победой Кузьминой было приобретение шифера — дефицитного тогда материала и предмета зависти Ивана Пырьева. Ей пришлось проделать тройной обмен с покупкой ста яиц в Москве, сдачей их в деревенскую скобяную лавку и покупкой после этого в ней шифера, не самого красивого, но очень желанного.

Дальше начался настоящий детектив. Пришло время закупать тес — деревянные детали в виде бруса для перекрытий, толстой доски для полов и гладких рам для окон и дверей. Пропер под расписку сдавал Кузьминой завезенный тес и брал за него деньги. Счастливые хозяева спали около теса, вдыхая его запах, усталые до такой степени, что засыпали в беспамятстве. Наутро теса не было. Какой ушел, каким способом и куда было абсолютно неизвестно, тем более, что хозяйский пудель Булька даже не гавкал.

Прораб Пропер неизменно говорил, что нужно было лучше смотреть, и привозил тес снова, возможно тот же самый. Так продолжалось несколько раз. Ничего не помогало. Был нанят сторож, который ходил по участку вечером с трещоткой, но когда в окне времянки гас свет, изрядно лечился водкой от простуды и падал на заготовленную кучу валежника, где и спал беспробудно до утра. Утром обнаруживалось, что теса нет. Сторож объяснял все это происками лешего или нечистого, потому что болото рядом. Наконец, Елене Александровне это надоело. Она уволила сторожа, вступила в охотничье общество, где ей дали разрешение на покупку дробовика и двух коробок патронов к нему. Было сразу же приобретено ружье. Кузьмина позже написала: «Не знаю, как можно было охотиться с этим предметом, но отдача и грохот от него были такие, что я еле удерживалась на ногах».

С этим предметом она пошла на другой край поселка, где стоял барак с рабочими и где частенько бывал прораб. Кузьмина пальнула дробью в воздух, отчего Георгий Вениаминович высоко подпрыгнул:

— Вы что, с ума сошли?

Она с гордостью продемонстрировала всем сбежавшимся на выстрел свой охотничий билет и пообещала стрелять без предупреждения в любого, кого увидит у себя на участке. После этого эпизода воровство прекратилось, хотя Елена Александровна еще долго перед тем, как лечь спать, палила в воздух из своего дробовика.

Как и говорил доктор, все ее болезни кончились, прекратились озноб и повышение температуры. Чтобы полностью не расслабляться, Кузьмина сразу после окончания строительства стала растить сад. Ее сад стал одним из лучших в поселке. Чувствовалось, что она полюбила неплодородную пахринскую землю по-настоящему. Что касается дома, то Елена Александровна оставила его отличную характеристику.

«На участке стоял прелестный кирпичный дом с белыми окнами и белыми решетками. Жизнь пошла в нем спокойно и уютно. Странно, несмотря на весь отчаянный труд, который мне пришлось вложить в эту постройку, я осталась к ней равнодушной. Я достраивала какие-то мелочи и украшала ее ради Ромма. А Ромм рвался туда каждую свободную минуту, и я с удовольствием ездила с ним».

Чтобы достроить дачу, семья залезла в большие долги, зато этот дом был завершен одним из первых в поселке, и многочисленные писатели ходили в начало Восточной аллеи, чтобы полюбоваться на него и представить себе, что их ждет в будущем.

Теперь настала пора Ромма проявить свои созидательные способности. Он купил множество рубанков, молотков, стамесок и устроил себе на даче настоящую столярную мастерскую. Почти вся мебель в его кабинете была сделана его собственными руками, начиная от большого письменного стола, на который он с большой гордостью взгромоздил свою пишущую машинку. Этой машинкой он оправдывал бытующее мнение, что Ромм является «лучшим литератором среди кинематографистов».

Пока он работал со столярными инструментами, он был счастлив, отдыхал от московских проблем по-настоящему. В конце концов он полюбил и сад. Кузьмина утверждает, что «он был лично знаком с каждым посаженным кустиком и цветком. С каждым бутоном и с каждым вылезшим из земли ростком».

Ромм вставал очень рано и успевал обежать весь участок. Кузьмина еле-еле за ним поспевала, чтобы услышать «его радостные крики:

— Лешка, ты посмотри, что у тебя творится! Открылись пять тюльпанов! Остальные вот-вот… Появились бутоны на ругозах! Как это красиво…»

Михаил Ильич никогда не давал срезать цветы, утверждал, что им больно.

Ромм был великим грибником. Появление грибов в лесу для него было настоящим праздником. Кузьмина утверждает, что «Ромм мог чуть не целый день ходить по лесной путанице и выуживать грибы в самых удивительных местах. Каждый грибок он аккуратно зачищал и домой приносил корзину, как с витрины». Но главное, Ромм приносил домой и совсем незнакомые грибы, на «вид зловещие», которые он блистательно знал благодаря справочнику на немецком языке. Споры же насчет съедобности того или иного гриба Михаил Ильич решал просто. Он отгрызал кусок от гриба, дегустировал и говорил:

— А я вот жив! Гриб съедобный. И будем их собирать…

Внук Ромма, тоже Михаил, с которым они потом и собирали грибы, утверждал, что «грибов тогда было очень много. И хороших, и таких, которые были в этой книжке. Все грибы поэтому делились на две части: одна, большая, — для цензуры в лице Кузьминой, другая, поменьше, — для души».

Ромм преподавал, писал, руководил вместе с Юлием Райзманом Третьим творческим объединением «Мосфильма», но сам практически не снимал художественных фильмов шесть лет. За эти годы он переосмыслил свой подход к кинематографу, а для себя раз и навсегда решил: «Если ты убеждён, что исследовать человека нужно в исключительные моменты его жизни, пусть трагические, катастрофичные, — бери этот материал, не боясь ничего…» Возможности, предоставляемые относительной социальной свободой, Михаил Ильич реализовал только в 1961 году в своем самом удачном художественном фильме позднего периода «Девять дней одного года». Фильм получился новаторским, смелым, возвысился над прежними достижениями мастера. Как сказала критик Майя Туровская: «Ромм сменил добротную, как двубортный пиджак, завершенную сюжетность на свободную… непринужденную… новизну стиля жизни и кино. Его раскованные герои были воплощением того времени: «что-то физики в почете, что-то лирики в загоне…»»

Лев Анненский высказался еще более определенно: «Фильм произвел фурор. Дураки попятились. Настал час для умных: умных споров, умных находок, умных ошибок. «9 дней» прозвучали как гимн разуму, и отклик был соответствующий».

Фильм заслуженно собрал множество премий. Он стал лучшим фильмом 1962 года, собрав в прокате 23,9 миллионов зрителей, Алексей Баталов был признан лучшим актером года. Государственной премией имени братьев Васильевых в 1966 награждаются режиссер, сценарист, оператор, художник и актер А. Баталов. Картина получила и международное признание: Хрустальный глобус МКФ в Карловых Варах, диплом МКФ в Мельбурне, премии в Чехословакии и Польше. На фестивале в Сан-Франциско в 1962 году главный приз получает фильм «Иваново детство» ученика Ромма Тарковского, «Девять дней» демонстрируется вне конкурса и получает почетный диплом.