Дмитрий Лихачев - В блокадном Ленинграде

Возвращаясь с кладбища, мы попали под сильный арт<���иллерийский> обстрел. И, что характерно, на этот обстрел народ нисколько не реагирует, не прячутся от снарядов. И у всех, кажется, одна мысль: «Убьют, так черт с ним, скорей отмучаюсь».

13/II-42 года

Завод все так же «мертв», все оборудование законсервировано. Я с группой рабочих хожу на расчистку трамвайных путей, а трамваи все так же стоят и стоят. В городе все мертво, так же все не работает водопровод, нет свету. На улицах народ бродит единицами, и тот полумертвый. Сегодня на заводе получил 6 плиток столярного клея, это большая подмога, да притом мы имеем лишнюю карточку отца. Так что жить немного стало легче. На отцову карточку я в столовой беру супа, а на свои выкупаем в магазинах. Но обеды доставлять представляет большие трудности, по талону дают один обед, а мне надо брать 3–4 супа. Так что талоны приходится покупать, платить за них по 5–6 рублей.

20/II-42 года

Начальник цеха Атаян в большом секрете собирается эвакуироваться, чем он весьма доволен. Но я также доволен, что он уезжает, хоть одним идиотом меньше будет. Начальником цеха остается Слатин.

Смертность все продолжает расти, бомбоубежище переполнено трупами. Из цехов ежедневно, как крыс, выкидывают мертвых, особенно мрут бывшие ученики ремесленного училища, за которыми некому смотреть. Они ходят грязные, рваные, вшивые. Хлеб съедают на 4–5 дней вперед, а потом неминуемо помирают.

28/II-42 года

Последний день месяца, оставшие<���ся> в живых рабочие приходят за продуктовыми карточками на март месяц. А если кто не пришел получать карточки, того, значит, нет в живых. Вот Федя Семенов настолько ослаб, что сам не мог прийти на завод, его привезла жена на санках до завода. Он похож на полумертвого человека. Мне его очень жаль. Как на грех, у него сегодня в столовой вырезали лишний 50-грамовый талон на мясо.

Не пришли получать карточки из моих рабочих следующие товарищи: Вася Иванов, Овчинников, Комаров, Федотов. Я думаю, они, наверное, больше не придут за ними никогда.

5/III-42 года

При заводе с 1-го числа с<���его> м<���есяца> открылся стационар на ограниченное количество мест, всего 35 человек. Прикладываю все силы, чтобы попасть в эту столовую. Март для нас голоднее, чем февраль, ведь в феврале мы имели лишнюю карточку, а в марте придется сидеть на голом пайке. Целыми днями живем одной мыслью, как бы только наесться досыта. Ведь ходим с голодными желудками. Недавно в нашей столовой давали без вырезки дрожжевой суп, это такой суп, что его и свиньи не стали бы есть, а мы брали его в драку. Я съел 4 порции, после чего меня сильно рвало, я думал, не выживу. Холода все стоят ужасные −25–30°, нисколько не чувствуется наступление весны. А народ ждет тепла, «как ворон крови». При теплой погоде хотя бы вымыться можно было, а то отдельные люди всю зиму не мыли лица. Бани не работают в течение всей зимы, так что мыться негде.

9/III-42 года

Смертность сравнительно с январем-февралем месяцем сократилась, но на улицах и дворах все так же валяются трупы. Народ на трупы смотрит как на обычное явление. Одних мертвецов засыпает снегом, другие валяются на вновь выпавшем снеге.

Когда по улицам бегали собаки, то я часто видел человеческие трупы, объеденные собаками, как это было в январе на Гарднеровском пер<���еулке>, на Астраханской ул<���ице>. Но сейчас во всем городе я не вижу ни собаки, ни кошки, они съедены голодными людьми. Я уже писал выше, как нас Сергей накормил кошачьим мясом. Не то, что в городе не видно собак и кошек, но даже не видно никаких птиц. Вообще, город вымирает. На улицах встречаются только люди-дистрофики. Вот в выходной день я прошелся по некоторым улицам и ужаснулся, насколько разрушен город. Разрушения шли по трем видам:

а) от воздушных налетов авиации;

б) от артиллерийского обстрела;

3) от пожаров, которым способствовало само население, т. к. в квартирах и комнатах отопление шло печками-времянками, вот от этих времянок и происходили большие пожары. Как, например, от такой причины выгорел весь студ<���енческий> городок Индустриального института.

14/III-42 года

Вчера в цеху в инструментальной кладовой умер парторг цеха, инженер-конструктор Иванов. Из кладовой его выбросили в цех к станку «Черчилль», где он лежит вторые сутки. Жена его не берет хоронить. Характерно то, что Иванов три дня тому назад оформил расчет и должен был ехать с Сашей Ефремовым в Тихвин на партработу, чему они оба были очень рады и говорили, что они от смерти уже спасены. Но вот Иванов до этого счастливого дня не дожил. А сегодня вечером я узнал, что и Саша Ефремов тоже умер, сидя со всей семьей на чемоданах.

За весь этот голодный период нет человека, который бы не болел той или другой болезнью, отдельные люди болеют все лето, осень, зиму, как, например, Коля Кромчанинов, Саша Кузьмин, Саулина. На работу ходили зимой по 30–40 чел<���овек> на заводе, а численность более 1000 человек. Не болели в течение этого голодного периода только два человека во всем заводе — это я и Сипигин Коля.

11-го числа с<���его> м<���есяца> с Чистовым пошли к Скатину и просили у него, чтобы он оказал нам чем-нибудь помощь. У него была в <���нрзб.> мука, не розданная рабочим, которых уже не было в живых. И вот я получил 200 грамм за умершего Федотова, а Чистов за умершего Ракова. Все, что бы я ни получал в заводе, ни покупал бы у ребят, я старался нести домой, в свою семью и не мог съедать один, ибо знал, что Маруся с Полиной так же голодны, как и я. Они со своей стороны делали то же, что бы ни доставали, несли домой. Вот так мы и поддерживали друг друга.

21/III-42 года

Я хожу питаться в стационар, теперь я там поправлюсь, паек тот же самый, но питательнее. Сегодня меню было такое: 1. тарелка овсяного супа, 2. пшенная каша весом 160 грамм и 3. стакан компота. 200 гр. хлеба — это обед. Ужин: котлета 50 гр. и каша 140 гр., хлеб 150 гр. завтрак: каша 180 гр., масла 20 гр., хлеб 150 гр. Притом же Костя прислал нам конины около 10–12 кг, а это большая для нас подмога. Вечером варим из конины котлеты. Мне кажется, что Полина мною недовольна, почему я еще питаюсь дома, когда карточки я сдал все в столовую стационара.

Работаем все так же на улице, расчищаем трамвайный путь на Лесном пр. от Лиманского до Нейшлотского пер. Работа очень тяжелая, да притом же очень холодно.

25/III-42 года

Весны не чувствуется, холод ужасный −20°. Сегодня отпустил свою бригаду с работы на 15 минут раньше, за что получил от Слапина в приказе по цеху выговор.

Полина прикладывает все усилия, чтобы эвакуироваться из Ленинграда, она боится, что весной начнется какая-либо эпидемия от валявших<���ся> трупов и от всех нечистот. Мы с Марусей об эвакуации не думаем, нас держат дети, о которых мы не забываем ни на одну минуту.