Анна Ахматова - Ахматова и Цветаева

– Все расстояние между совестливостью – и бессовестностью, совестью – отсутствием ее.

Да, да, так наживаются дачи, машины, так – м<���ожет> б<���ыть> (поверим в злостное чудо!) пишутся, получаются, оказываются гениальные оперы, но этими словами роняется достоинство творца.

Никакие театры, гонорары, никакая нужда не заставит меня сдать рукописи до последней проставленной точки, а срок этой точки – известен только Богу.

– С Богом! (или:) – Господи, дай! – так начиналась каждая моя вещь, так начинается каждый мой, даже самый жалкий, перевод (Франко, напр<���имер>).

Я никогда не просила у Бога – рифмы (это – мое дело), я просила у Бога – силы найти ее, силы на это мучение.

Не: – Дай, Господи, рифму! – а: – Дай, Господи, силы найти эту рифму, силы – на эту муку. И это мне Бог – давал, подавал.

Вот сейчас (белорусские евреи). Два дня билась над (подстрочник):

«А я – полный всех даров – Науками, искусствами, все же сантиментален, готов сказать глупость банальную:

Такая тоска ноет в сердце

От полей только что сжатых!»

(Только что сжатых полей не влезало в размер). Вертела, перефразировала, иносказывала, ум-за-раз-ум заходил, – важна, здесь, простота возгласа. И когда, наконец, отчаявшись (и замерзши, – около 30-ти гр<���адусов> и все выдувает), влезла на кровать под вязаное львиное одеяло – вдруг – сразу – строки:

– Какая на сердце пустота

От снятого урожая!

И это мне – от Бога – в награду за старание. Удача – (сразу, само приходящее) – дар, а такое (после стольких мучений) – награда.

Недаром меня никогда не влекло к Прокофьеву. Слишком благополучен. Ни приметы – избранничества. (Мы все – клейменые, а Гёте – сам был Бог). Иногда и красота – как клеймо. (Тавро – на арабских конях). Но – загадка – либо П<���рокофьев>, действительно, сам, как М<���аяков>ский – сам (но М<���аяковский> был фетишист), – либо сам – нет (кроме самообмана), и, в последнюю минуту, П<���рокофье>ву подает – все-таки Бог.

Верующая? – Нет. – Знающая из опыта.

<���Февра ль 1941>

Я отродясь – как вс я наша семья – была избавлена от этих двух <���понятий>: слава и деньги. Ибо для чего же я так стараюсь нынче над… вчера над… завтра над… и вообще над слабыми, несуществующими поэтами – так же, как над существующими, над <���Кнапгейсом?> – как над Бодлером?

Первое: невозможность. Невозможность иначе. Привычка – всей жизни. Не только моей: отца и матери. В крови. Второе: мое доброе имя. Ведь я же буду – подписывать. Мое доброе имя, то есть: моя добрая слава. – «Как Цветаева могла сделать такую гадость?» невозможность обмануть – доверие.

(Добрая слава, с просто – славой – незнакома). Слава: чтобы обо мне говорили. Добрая слава: чтобы обо мне не говорили – плохого. Добрая слава: один из видов нашей скромности – и вся наша честность.

Деньги? – Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их – нет. Есть – естественно, ибо есть естественно (ибо естественно – есть). Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну – и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется? Если взять эту мою последнюю спокойную… радость.

Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть деньги.

27 мая 1941 г.

Песни Миньоны Гёте, но – для музыки (к<���отор>ой не знаю…), а я и так еле-еле концы с концами свожу…

Есть еще на Арбатской площади (Прим. М. Цветаевой).

Мода пришла позже. Для России с сыпняком, т. е. в 19 г. – 20 г., для Запада, ух не знаю с чего и с чем, в 23 г. – 24 г. (Прим. М. Цветаевой).

Обмен (пер. с нем.).

Изнутри (пер. с нем.).

«Пришли большевики – Не стало ни хлеба, ни муки», – московская поговорка 18 г. (Прим. М. Цветаевой).

Вся встреча, кроме первых нескольких слов, наедине (Прим. М. Цветаевой).

Больше никогда его не видела (Прим. М. Цветаевой).

Але 4 с половиной года (Прим. М. Цветаевой).

Только позднее поняла: «взят» – конечно: «нами!» Если бы белыми – так «отдан» (Прим. М. Цветаевой).

Готовая умереть, как французская королева (пер. с франц.).

Моей сестре (Прим. М. Цветаевой).

Надейся, дитя, завтра! И потом – завтра – опять…

И потом – всегда – завтра… Будем верить в будущее.

Надейся! И всякий раз, как заря начинает вставать,

Будем просить, чтобы Бог благословил нас,

Может быть… (пер. с франц.).

«Девушке, рассказавшей свой сон».

Поцелуй… в лоб! Поцелуй – лишь во сне!

Но недавний поцелуй слетает с моего грустного лба…

Но из лета никогда не вернуться живительному соку,

И заря никогда не одолеет ночь (пер. с франц.).

Поцелуй в лоб! Все мое существо дрожит,

И кажется, кровь возобновляет свой круг…

Дитя! – Не рассказывайте Ваших снов никому

И не грезьте никогда – или – мечтайте всегда! (пер. с франц.).

Никогда не существовавшей! (Прим. М. Цветаевой).

Любовь – не веселье и нежность (пер. с франц.).

«Любовная дружба» (пер. с франц.).

Второй брак – это посмертный адюльтер (пер. с франц.).

Поэт, ученик Студии Вахтангова (Прим. М. Цветаевой).

Горизонтальным ремеслом (пер. с нем.).

С досады (пер. с франц.).

Герое моей пьесы «Фортуна» (Прим. М. Цветаевой).

Предмет роскоши и искусства (пер. с франц.).

«Бог и мое право» (пер. с франц.).

Барышня, девушка (пер. с нем.).

Добрый день, фройляйн! (пер. с нем.).

«Венская кровь» (пер. с нем.).

Более роялист, чем король! (пер. с франц.).

Поэт, ученик студии Вахтангова (Прим. М. Цветаевой).

Режиссер II Студии, ныне тоже умерший (Прим. М. Цветаевой).

Нет уменья жить без уменья умирать (пер. с франц.).

Уменье умирать обратно уменью жить (пер. с франц.).

Нет уменья жить, есть уменье умирать (пер. с франц.).

Завтра не будет! (пер. с франц.).

Констатация смерти (пер. с франц.).

Констатация отказа (пер. с франц.).

Первое помещение Художественного театра (Прим. М. Цветаевой).