Ясмина Михайлович - На берегах Хазарского моря. Две жизни — одна любовь

— Ешь, сестра, капусту, пока горяча!

— Дома сыру поела, не голодная пока!

Тунисскую белую клетку в форме пагоды я поместил в угол, у кресла. В ней спит Константин — полосатый кот, точь-в-точь такой же, как та кошка, которую Я. М. нашла в Греции и полюбила. Я. М. утверждала, что кошка видит мои сны, а вовсе не свои собственные. Я. М. никогда не готовила блюда, которые требовали от нее больше времени, чем прослушивание песни «Девяностые» дважды. Однако, учитывая стремительность Я. М., это можно приравнять к часу или полуторам другого кулинара. Она шутила, что жизнь ее летит так быстро, что скоро она станет старше меня, хотя по возрасту я вполне гожусь ей в отцы. На самом деле к приготовлению еды Я. М. относилась с неожиданной мудростью; она говорила, что время это не должно быть больше того, которое требуется, чтобы блюдо съесть.

В меньшей ванной комнате было установлено треугольное джакузи и небольшой шкафчик, в котором хранились бутылка «Рамазотти Амаро» и хрустальный бокал. Я. М. могла дотянуться до них прямо из ванны, как всегда умудрялась делать — взять все, что ей необходимо, даже лежа в постели. В центре маленькой ванной я поставил средневековый женский паланкин. Если поднять подушку сиденья, можно увидеть круг из слоновой кости, закрывающийся овальной крышкой. Под ней мраморный короб без дна, опрокинутого в подвал, туда, где под землей текут сточные воды…

Спальня Я. М. была устроена на втором этаже рядом с большой ванной. К ней я присоединил маленькую гардеробную. Женские и мужские наряды одинаково хорошо сидели на Я. М. Туфли не снашивались десятилетиями. Я поместил сюда и ее одежду, и мою. Но внезапно мой творческий процесс зашел в тупик…

Если не считать синего дивана, который я, не раздумывая, установил между двумя окнами, и необычного зеркала с дырочкой в углу, бессонными ночами мне не приходили идеи, что еще поместить в комнату Я. М. Впрочем, чего-то подобного и следовало ожидать. Настал ключевой момент. Я начал все работы по дому не только ради борьбы с бессонницей. Была у меня и другая, более важная причина: я мечтал вернуть Я. М. в свою жизнь. Пусть и таким бессмысленным, безрезультатным способом, как воспоминание о каждом ее жесте, каждом движении, сделанном от момента входа в дом до мгновения отхода ко сну. Расставленные по дому предметы способствовали созданию в моем воображении целого фильма о Я. М. Она двигалась стремительно, быстрее, чем все, кого я знал. Она замечала, протягивала руку или высказывалась так, словно стреляла из рогатки. Я полагал, что раз она так быстра, то может почувствовать, насколько плотным стало скопление моих мыслей о ней, и отреагировать прежде, чем будет поздно. Возможно, она на самом деле придет посмотреть на дом у «Малого рынка», где живут теперь, благодаря моим бессонным ночам, ее движения и танцы.

Разумеется, эти надежды каждое утро рассеивались в тусклом свете предстоящего дня. Достаточно было взглянуть на грязных птиц в небе и плывущие облака. Одним таким утром я получил сообщение от клиента, ожидающего в моем кабинете, с просьбой позвонить. Я не мог связаться с ним незамедлительно, и через день-другой вновь услышал в трубке мужской голос; представившись, он изложил просьбу заняться одними апартаментами. По ходу разговора выяснилось, что он видел некоторые отремонтированные мной дома в Белграде, поэтому я согласился. Он стал диктовать адрес, и я едва не упал в обморок. Дом находился по адресу: улица Кралевича Марка, 1.

— Возможно, вы помните здание, — продолжал голос в трубке, — его называют «фамильным особняком Луки Человича». Интерьерная отделка не везде закончена, поэтому я звоню вам от имени заказчика…

Не в силах ждать оговоренной даты встречи, я бросился к указанному дому. Уже издалека было видно, как изменился дом Луки Человича. Фасад был выкрашен в цвет бермета и рубиновым с синевой, как итальянское вино. В проемы витрин двух магазинов по обе стороны от входа были вставлены новые витражи. На левом было изображено небо со странными облаками. Это была картина на стекле. Облака казались очень плотными, зелеными, как мох, и закрывали почти все небо. На картине были и люди, приехавшие за город на пикник, они лежали на траве, глядя вверх, на кроны деревьев, за которые цеплялись облака…

В растерянности я взялся за ручку, выполненную в виде дамского револьвера XVIII века, и нажал на курок. Замок щелкнул, и дверь распахнулась передо мной. Моему взгляду сразу предстала лестница в стиле барокко с двойным маршем, в нос ударил запах мокрого рога. Удивленный, ко мне направлялся старик в заплатанной шляпе и с трубкой во рту — сторож, как я полагаю. Проигнорировав его крики, я схватился за перила из орехового дерева и помчался на второй этаж. Миновав кабинет Я. М., где еще покачивалось кресло с седлом, я пробежал мимо кухни, напугав спящего там Константина. Губы мои дрожали, но я непрерывно твердил:

— Невозможно, этого не может быть… — до тех пор, пока не осознал, что промок насквозь под проливным дождем.

Желая быстрее попасть в спальню, я выбрал короткий путь через большую ванную комнату, где до сих пор шел дождь или кто-то только закончил мыться. Мокрый с головы до ног, я остановился на пороге единственной комнаты, которую не смог закончить в своих фантазиях. Спальня. В ней и сейчас почти не было мебели. Лишь синий диван меж двух окон. На нем и сидела Я. М., поджав под себя ноги. Черная челка, коротко стриженные локоны на затылке и серьги в форме золотых сигарет. Улыбка старше ее самой. Как всегда, под черным платьем и искрами на чулках я отчетливо почувствовал плотность ее тела. Стремительность за фасадом расслабленного женского тела. Я замер, пораженный, и произнес:

— Скажи, что все это неправда!

— Что значит неправда, ты ведь промок до нитки!

— Но тогда объясни как? — глупо моргая, спросил я.

Я. М. рассмеялась:

— Ты требуешь объяснения всему этому? Но зачем оно, ведь это ты и я? Разве любовь нуждается в объяснении? Но если ты так хочешь услышать… Да, все это неправда. Все, от дверной ручки до стеклянной крыши. Этого дома и этой обстановки не существует в реальной жизни. Все здесь симулируемая бесконечность и временная вечность.

— А ты? — срывающимся голосом спросил я.

— Я, разумеется, тоже не существую.

— Не верю! — закричал я и сделал шаг к ней. Вдыхая аромат женщины, будто читаешь ее мысли. Я подошел ближе, склонился к пахнущим свежестью волосам, но она не пошевелилась, лишь произнесла:

— Не важно, веришь ты в это или нет, ведь ты тоже не существуешь.

— И я?

— И ты. Это компьютерная игра, нас загрузила в нее сама Я. М.