Сергей Чилингарян - Мой сосед Владимир Путин. Разговор по душам

Ельцин пуще засомневался, а когда прощались, еще раз спросил: «Так, считаешь, у Путина способностей не хватит?». Примаков, у которого уже иссяк запас дипломатичности, на этот раз ответил прямо: «Не хватит». …И вдруг в строго засекреченной линии раздался третий голос, отрывисто, четко произнесший: «Хватит!». Это был твой голос, Путин — больше ничей. И ты опять здорово рисковал, но если в тот раз от распираемой гордости за Систему тебя просто прорвало, то на этот раз сознательно пошел ва-банк. Как представил себе, что «сообщение с Венерой сделается таким же легким, как переезд из Рыбинска в Ярославль», так и пошел, подхваченный смелостью бендеровской фантазии.

И Ельцин… оценил!

Папа-Ельцин оценил твою вездесущесть во всем, что касается важнейших дел государства, к которым он, уже слегка маразмируя и пугаясь сам даже не зная чего, относил теперь и конфиденциальные переговоры высших лиц. А тут такая неожиданная уверенность… такая, понимаш, вынырливость! Это же и есть гарантия того, что после его ухода на пенсию ничего из-под твоего контроля не ускользнет, никакие неожиданности по черепу не стукнут.

К тому же он любил эффекты и сам был автором иных; например, 1992-й: «Председателем правительства будет… (а никто еще не знает, кого он сейчас, довольный предстоящим эффектом, сиятельно назначит ВРИО)… будет… Гайдар!!».

Вот так неправильно и получилось в твоей судьбе, Путин. Превысил ты свои возможности. В первой прослушке — ладно, но вот во второй… Ты бы сидел да и слушал бы… А ты взял да и сказал… И плохо кончишь — это как пить дать.

Но я вперед забегаю. Нам же еще продолжать.

Все же Ельцину требовалось небольшое свидетельство того, что ты сумеешь правильно сыграть на какой-нибудь, по своему выбору, популярной теме. Оно ему вскоре и явилось. Ты и тут не оплошал, зная, что папа может одобрить, а что нет. Главное же — то, что ты предъявил, полностью согласовалось с твоими давними убеждениями: евреи должны знать свое место. Была тебе подсказка чуть ли не на генно-историческом уровне: их — можно.

Нащупал слабое звено в цепи ненавидимых народом олигархов, наименее симпатичного из них, наиболее евреистого — Березовского. По правде сказать, БАБ, «безопасно» раскинувшись от Москвы до Тель-Авива, и сам напрашивался. И напросился: слегка демонизировав его, ты официально замочил его в присутствии телевидения. Чем и снискал снискуемое (чтобы потом лично сникерснуть все самое сникерснуемое — ну, это понятно).

Рому Абрамовича — нет, Рому нельзя было, Рома кормил «семью». Зато прогнал Гусинского, чтобы не выставлял тебя в «Куклах» крошкой Цахесом. Срывчик у тебя произошел по части юмора. Глядя в телевизор, яростно ковырнул в носу — и вдруг кровь пошла: это и есть срывчик.

И потом уже — строгая хронология тут не важна — основательно взялся за самого независимого из них, самого богатого на тот момент, самого умного и видного собой — за Ходорковского, короче. Те двое хотя бы формально с русскими корнями, а этот вообще неизвестно с какого ходу… В пионерлагере, бодро шагая на обеды и ужины, мы, помню, распевали: «С какого, парень, года, с какого парохода, и на каких морях ты побывал, моряк?!». А Михал Борисыч на виду всей клокочущей после ваучерного одурачивания России, а стало быть, на свою голову и на личном пароходе уже вовсю бороздил не какие-то там мелкие моря, а океаны. Одним словом, что-то совершенно антиподское (от слова «антипод», а не то, что ты по-еврейски подумал) тебе явилось в образе Ходора. Ты ему все свои юношеские прыщи и припомнил — и музицирование, и шахматы, в которых ты был слаб, и олимпиады, на которые тебя не вызывали; да так стойко не вызывали, что ты назло всем ввел в активный речевой обиход глагол «просчитывать».

Формально преодолел-таки комплекс неважнецкого шахматиста и нежванецкого шутника, вернее даже — держателя юмористического удара. «Я тебе дам крошку Цахеса! Ты у меня баланду будешь… я тебе накрошу…» — и за парадоксально чухнувшего Гуся с головой на высокой шее отыгрался на гордом Ходоре.

Ты, очевидно, дал себе клятву: «Ну, я тебе сделаю, поц!». И какой хваткой вцепился, разве что не урча. Мол, вот этот один и есть само исчадие, а все остальные олигархи, те, что ради вящего назидания Ходору оставлены в шоколаде, — белые и пушистые, как мох на мошонке полярного медведя. Вот так ему! А чтобы горизонта не заслонял! И разборьбил ты, понимаш, человека вдрызг; даже папа-Ельцин тебя такому не учил. Да и большинство русских скажет: чтобы один хапнул триллион, а другие — ничего? Да такого не бывает! Ну, хорошо, на евреистом Березовском наварил себе заваристый пиар; ну, ладно, шуганул Гусинского, хрен с ним, он и там не пропадет. Но тут-то ведь хватил сверх всякой меры. «Ну и лютый ты, Путин! — сказал тебе народ. — Даже как-то не по-христиански». А православные (не главпопы, а те, что искренне в низах кучкуются) добавили: «Ох, и злыдень…».

Таковы твои нехитрые антиеврейские подвиги, Володь Акелыч. Причем самого Акелу обижаю зря — он против тебя тот же милый Волчок из нетленного мульфильма «Сказка сказок». Кстати, создал фильм кто, знаешь? Ага, тоже…

А Дворковича ты, конечно, по говорящей фамилии подбирал, чтобы изначально знал свое место. К тому же — корректен, учтив, чист, сопли не жует, в носу не ковыряет. …Ну-ну, рассказывай сказки, что не из-за фамилии, а по таланту. Стал бы ты с талантом к себе подпускать, ага… Сам ведь неглуп — своего уровня не можешь не чуять. Не можешь не знать, что чем ниже уровень, тем легче можно такого столкнуть. В подсознании у тебя не талант сидел, а вот что: за двух битых ради мудрости надо одного невинного Дворковича взять…

А вообще, это игра такая, Путин: «Угадай инсинуацию». Три раза, как ты сказал, «топим клавишу»: пум-пум-пум, отлепляем полоску правдоподобия и — оп-ля — приклеиваем на лоб, чтобы всем стало легко и потешно. Ты и сам в нее уже играешь: мозги в гараже, проураганенные миллиарды… Эрнсту можешь заказать сериал «МОЗМИЛ» — чтобы никто сразу не догадался, но чтобы много было закатанных под асфальт, залитых мозгами миллиардов. И в то же время чтобы понятно было, что это фикшн…

Уже дописав твою «Евреяну», услышал про какого-то Вайнштока, с которым ты, оказывается, задружился по нефтяной части. Ну понятно, главное, не по политической; а по нефтяной можно и заочно подружить, лишь бы он свои финансовые обязательства исполнял — обниматься ведь с ним необязательно.

В телефонной книге Ленинграда 60-х я однажды увидел фамилию Розенпфлуг. Вот с ним ты точно не задружился бы. А я бы, может, и задружился — вначале посмеявшись, естественно; у самого есть в загашнике недоумение: «И откуда только у еврейского человека фамилия Зернобель?». Таких даже у Ильфа с Петровым нет, у них максимум — Пфеферкорн; а корн, сам понимаешь, не зерно.