Леон Дегрель - Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Наши два последних пехотных батальона продвигались с трудом, но все же протискивались через эту гигантскую неразбериху. В восемь часов вечера позади нас в безумное небо вознеслись коралловые снопы горевшего и взлетавшего на воздух города Нойштрелица. За четыре года нам казалось, что мы видели самые большие катастрофы, но Нойштрелиц в ту ночь побил все рекорды. Для последнего фейерверка войны на затраты не скупились. Апокалипсические взрывы раздавались среди шума, похожего на конец света.

Мы прошли по молу, вдававшемуся в маленькое серое озеро, пересекаемое яркими отсветами феерии. Была видна чья-то заброшенная лодка. Из мрака шел запах пены, незабудок и свежей листвы. Это был чудесный уголок, созданный для того, чтобы там вполголоса читать стихи какой-нибудь обитательнице замка с шелковыми волосами. Но тогда в небо взлетал пылающий мир, осыпаясь головокружительными водопадами, сотрясавшими этот весенний вечер. Утром здесь будут русские.

Прибыл приказ о том, что мы должны были отойти еще больше на северо-запад, пройдя за один раз дополнительно шестьдесят километров. Усталость умерщвляла наши конечности, но опасность давала энергию, необходимую для последнего усилия. Мы встряхивали наши старые шинели, пробитые осколками. На юго-востоке все небо горело еще более красным светом…

На следующий же день нам следовало добраться до города Варена на земле Мекленбург, преодолеть большие озера этого региона и временно остановиться в секторе Тоттинер Хютте.

Ночью много беженцев было убито и лежало по обеим сторонам шоссе. Десятки тысяч женщин, детей, несчастных стариков, завернутых в одеяла, лежали, сжавшись, друг на друге в тумане под елями. Три ряда машин теснились плотно, за рулем часто были французские пленные, очень преданные, очевидно, живущие одной семьей с немецким семейством, погруженным в повозки.

Мои солдаты были в хорошей форме и, не теряя времени, проворно пробирались между машинами, застрявшими в пробках. Они не теряли доброго настроения.

Я посоветовал им ускорить шаг. У меня не было ни малейшей иллюзии. В «Фольксвагене» у меня между колен был маленький радиоприемник, работавший от батареек. Передачи из Англии любезно сообщали мне о ситуации. Однако вот уже два дня английский фронт в Германии снова перетряхнуло. Томми перешли Эльбу на юго-востоке от Гамбурга. Они стремились к Любеку, в этом не было никакого сомнения. Если они первыми захватят этот балтийский порт, Советы задушат нас в кольце.

Надо было любой ценой, сомкнув ряды, вовремя прибыть в Любек. Потом посмотрим. Мы не должны были опускать руки и, наподобие покорных животных, упасть вдоль дорог и ждать исполнения закона победителя без всяких условий.

От Любека мы могли бы двинуться дальше на север. Я подбодрял своих людей как мог, но мы были еще далеко от Балтики, а события развивались быстро и торопили.

Утром 30 апреля 1945 года в восемь часов утра я узнал по Радио-Лондон поразительную новость: видимо, состоялись какие-то переговоры в окрестностях Любека.

Командир дивизии «Фландрия» прибыл ко мне. Вот уже два дня как мы безуспешно пытались установить связь с армейским корпусом. Отступление шло в таком ритме и в таких дорожных пробках, что в первый раз с начала войны, несмотря на все хладнокровие Верховного командования, связь была отрезана, ее невозможно было установить. Было абсолютно невозможно узнать, что надлежало делать нашим дивизиям, ни даже где находился штаб армейского корпуса. Радиомашины исчезли.

Ни одна эстафета не могла больше преодолеть этот потоп повозок и беженцев. Мы полностью были предоставлены своей судьбе. Фашистская Италия только что рухнула. Отвратительно садистски убили Муссолини, его труп в Милане был подвешен за ноги, как животное.

Я тщательно расставил свои батареи, чтобы максимально прикрыть своих солдат в опасности. Прежде чем покинуть Берлин 20 апреля, я добыл тысячу удостоверений иностранных рабочих, на самый худой случай. Пришло время воспользоваться всем, чем можно, не стесняясь. Утром 30 апреля я конфиденциально раздал эти удостоверения командирам моих подразделений. Таким образом, в момент завершающих боев, если некоторые роты окажутся отрезанными, те из наших людей, кто не захочет сдаваться, смогут с помощью этих фальшивых удостоверений выдать себя за иностранных рабочих, насильно вывезенных в Германию, и добраться к своему дому в Бельгии или в Рейхе.

В течение ста часов наши волонтеры шли день и ночь, нигде я не давал им отдыха. Необходимо было не останавливаться перед препятствиями, не терять головы, но, напротив, цепляться за любую возможность выжить, попытаться пробиться в Данию, затем в Норвегию, где, может быть, борьба продолжится, попытать все, везде, чтобы избежать мрачного краха в безвестности поражения.

Нельзя было больше и думать, что какое-либо чудо могло остановить советский натиск, не существовало больше никакого боевого рубежа, никакого сопротивления. Тащиться по дороге означало самоубийство.

Для командиров моих полков и батальонов я составил приказы об отступлении к Любеку: они должны были использовать все средства транспорта, погрузить солдат на каждую повозку. Я поставил валлонских жандармов на все перекрестки, чтобы направлять наших солдат от пункта к пункту, подгонять отстающих, дабы избежать любых осложнений.

Во что бы то ни стало я решил увидеть Гиммлера, добиться от него ясных, четких приказов для моей дивизии и для дивизии «Фландрия», напомнить ему о десятках тысяч добровольцев, отважных среди отважных. Помнил ли он их еще в спорах о Любеке? Собирались ли сбросить их в бездну?

Пока была возможность спасти моих ребят, я хотел ее использовать, и через проселочные дороги, обгоняя все, что было впереди, бросился к Любеку и к Гиммлеру.

Дорога на Любек давала точную картину положения 30 апреля 1945 года. До Шверина разливалась широкая и бурлящая река гражданских беженцев и военных, текущая с востока.

В Шверине все сливалось. Только замок герцогов единственный сохранил свою черепичную крышу, чистоту камней, видевших, как проходили люди и века. Остальная часть города тонула в переплетавшихся потоках, катившихся с востока на запад.

Вот именно там неминуемость конца света в Германии стала для нас ослепительной реальностью. Человеческий поток, спускаясь с Варена, спасался от советских танков. Другой людской поток выливался от Эльбы, убегая от англичан. Обе линии наступления союзников сближались все больше, как две закрывающиеся дверные створки.

Близость англичан обозначалась в небе. Начиная со Шверина над всеми дорогами с сумасшедшей яростью патрулировали эскадрильи «Типфлигеров». Британские самолеты пикировали на колонны, откуда тотчас вздымались десять-пятнадцать снопов густого дыма. Горели резервуары с горючим, горели покрышки колес, горел багаж беженцев.