Леон Дегрель - Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

На Днепре зрелище было такое же, как и в Донбассе. Двухъярусный мост — один ярус для поездов, другой для автомобилей — был переброшен через эту реку в километр шириной за несколько месяцев. Город сверкал всеми огнями до границ обзора. В ночи повсюду виднелись огни мощных заводов. Река текла к морю, огромная и черная, усеянная отсветами бесчисленных огней, как светлячками.

Под снегом и морозом Украина простирала свои огромные горизонты, пересеченные медного цвета рощами, оживленные белыми избами в зеленых и синих отсветах.

Но повсюду возвышались новые вокзалы, хранилища, склады, огромные сахарные заводы. Выгружались сотни сельскохозяйственных машин, зеленых и красных, как симпатичные нюрнбергские игрушки. За один год Германия создала в России самую богатую колонию в мире. Потрясающая работа!

Но также и сильная иллюзия, потому что Рейх слишком рано затратил на это мирное дело силы, которые по дикому закону ненависти и выгоды должны были быть сориентированы исключительно на военные дела разбоя, резни, уничтожения!

В 1943 году война по-прежнему продолжалась. Она требовала сильных сердец более, чем когда-либо. В 1941 году мы отправились в крестовый поход на восток, потому что нам приказывала наша совесть. В 1943 году мотивы оставались те же, жертва должна была остаться такой же. Какими бы ни были превратности и муки борьбы, горечь разлук, непонимание, что часто окружало нас, мы должны были оставаться твердыми, на службе того же самого долга. Жизнь стоит того, чтобы жить, только тогда, когда она освящена высшим даром, высшим приношением. Каждый хотел идти до конца.

В конце января 1943 года наш легион собрался для второй отправки во Дворце спорта в Брюсселе. Десятки тысяч бельгийцев приветствовали там наших солдат. Затем вагоны увезли нас к восточным землям. Между тем, нам не суждено было сразу же найти советский фронт.

Наши суровые бои с 1941 по 1942 годы вместо того, чтобы посеять ужас среди молодежи нашей страны, наоборот, вызвали массовый энтузиазм. Около двух тысяч бельгийских добровольцев проходили обучение. Нам пришлось сначала присоединиться к ним. Большинство их были рабочие-шахтеры. Некоторые пришли из-за отвращения от работы на шахтах, многих притягивал наш социалистический идеал, и они мечтали о справедливости и чистоте. Много было солдат и офицеров из старой бельгийской армии, заключенных в лагерях Рейха, где они попросили взять их в армию. Они пришли к нам многими сотнями в славной старой униформе, в которой они попытались остановить движение немцев на Запад в мае 1940 года.

Так по-братски соединились две армии, та, что героически защищала целостность нашей земли в 1940 году, и та, что, преодолев огорчения прошлых лет, с августа 1941 года пожелала помочь спасти главное — Европу — и через Европу — нашу Родину.

Присутствие среди нас воинов 1940 года вселяло уверенность, что патриотизм, ведущий наш легион с самого начала, остался так же цел и чист. Они дрались в России так же, как и в Лисе, — с высшей верой и духовным подъемом.

Один из них захотел взять с собой на фронт свой маленький берет бельгийской армии. При каждой атаке он бросал свою стальную каску, меняя ее на свою реликвию майской кампании 1940 года. Он так и погиб в своем берете на голове во время атаки на лесной массив Теклино 16 января 1944 года.

Рабочий класс составлял три четверти нашего легиона. Но также было много и молодых людей из знати, и представителей лучшей бельгийской буржуазии, золотые медалисты иезуитских колледжей, сыновья знаменитых дипломатов, юристов, служащих, промышленников.

Нас всех объединяла единая воля: с блеском представить наш народ среди двадцати народов, собравшихся на битву; не дрогнув, исполнить наш европейский долг в борьбе против смертельного врага Европы; добиться для нашей Родины достойного места в континентальном сообществе, что рождалось из войны; и, наконец, подготовить ударные отряды, мощь которых гарантировала бы установление социальной справедливости после нашего окончательного возвращения в страну после сражений.

Вот для этого идеала мы жертвовали своими жизнями. Жертва не была риторической формулировкой: из шести тысяч бельгийских добровольцев, пришедших на смену в легион «Валлония» с осени 1941 по весну 1945 года, две с половиной тысячи пали смертью героев. Восемьдесят три процента наших солдат получили одно или много ранений во время этой гигантской кампании. Из восьмисот первых волонтеров 1941 года, кто участвовал во всех боях, живыми в конце войны вернулись только трое: простой солдат, унтер-офицер, ставший капитаном и трижды раненный, и автор этих строк, сам раненный пять раз.

В начале ноября 1943 года наш легион, ставший мощным подразделением ваффен СС — ударной бригадой «Валлония», погрузил в шесть длинных составов свои две тысячи солдат, готовых к боям, и свои триста пятьдесят четыре мото- и бронемашины.

Наши составы прошли вдоль речек, желтых тополей, облетевших лесов Силезии. Этот промышленный район в 1943 году был еще целым: угольные шахты, заводы синтетического топлива работали на полную мощность. Деревни и долины были свежими и счастливыми.

Но на юге Европы уже грохотали предвестники больших бурь. Средиземное море бороздили англо-американцы. В августе 1943 года при попустительстве итальянцев, оставивших сопротивление, при мощной поддержке с моря и воздуха штурмом была взята Сицилия. Союзников не смогли ни отбросить, ни сдержать как в Мессинском проливе, так и в Сиракузах и Тунисе. Массовый десант под прикрытием многих тысяч самолетов имел тотальный и быстрый успех. Факт был очевиден.

Могла ли провалиться тактика, повторенная на Атлантике, если она удалась в южных морях?

Второе испытание сил имело место на украинском фронте, куда катились наши триста вагонов.

До лета 1943 года мы все верили в возможность выпрямления немецкого фронта на Востоке. Сталинград, бесспорно, был тяжелым ударом, но должно было состояться контрнаступление, как весной 1942 года. Оно состоялось. Германия бросила все свои силы в направлении Воронежа и на Дон. После кровопролитных боев, в которых были выведены из строя многие тысячи танков, наступление провалилось. Советы, развивая свой успех, отбросили немецкие войска до Харькова, затем взяли город.

Этот провал был несравнимо более серьезным, чем Сталинград, хотя и не таким ярким. Речь шла уже не о неудаче (какая воюющая сторона не знает неудач?), но о системе. Наступательный вал Советов не был ни отброшен, ни остановлен. От Харькова силы СССР спустились до самого Днепра, форсировали его, обошли Киев и Днепропетровск.

Но в любом случае мы, антибольшевистские добровольцы, знали свою цель и задачи. Мы были полны решимости биться против Советов до последней секунды. Мы знали, что каждый нанесенный удар будет однажды оценен по достоинству.