Зинаида Красневская - Переводчики, которым хочется сказать «спасибо»

Между тем переводческая жизнь била в Москве ключом. Именно там, в новой столице, сосредоточились ведущие издательства, в том числе и те, которые выпускали переводную литературу. Соответственно, в Москве было намного проще напечататься, да и просто получить вожделенный заказ на перевод. А если присовокупить к этому пресловутую семействен­ность, клановость, всегда имевшую (и имеющую) свое законное место на любом литературном пейзаже, плюс пресловутый блат и вездесущие связи, то можно лишь догадываться, насколько легче была жизнь переводчиков в столице нашей тогдашней Родины в сравнении с довольно скудным суще­ствованием их ленинградских коллег. Но чем свободнее стал для москвичей доступ к вожделенной переводной литературе, суливший в те годы весьма безбедное существование (о чем, кстати, не раз упоминал и сам Топоров), тем выше становился процент литературного брака на выходе.

И вот здесь ленинградцы взяли-таки свой реванш, ибо ленинградская школа, была она или не была на самом деле — вопрос десятый, всегда отличалась повышенным, я бы даже сказала, трепетным отношением к печатному слову, особой тщательностью работы над текстом и особым пие­тетом по отношению к переводимым авторам. Не потому ли, когда в начале шестидесятых — конце семидесятых годов прошлого века развернулась реализация грандиозного двухсоттомного издания «Всемирной литера­туры», к работе над новыми переводами признанных шедевров мировой классики было привлечено очень много именно ленинградских переводчи­ков. В том числе и еще совсем молодой в те годы Виктор Топоров.

Впрочем, что означает понятие молодости, когда мы ведем речь о про­фессиональном отношении к делу? Помнится, в одном из своих давних интервью, весьма редких, кстати, ибо Топоров, несмотря на всю свою публичность, был довольно закрытым человеком, совершенно лишенным какого-либо самопиара, так вот, в том давнем интервью на вопрос журна­листки «С какого времени вы ощутили себя переводчиком-профессионалом?» Виктор Леонидович ответил в присущей ему ернической манере: «В восемнадцать лет я сравнил свои переводы с уже существующими и ошибочно решил, что мои намного лучше».

И при этом ни словом не обмолвился о том, что на переводческую стезю его направил сам Иосиф Бродский (другой на его месте козырял бы этим фактом на каждом углу). Как и тем обстоятельством, что на известном судебном процессе по делу «тунеядца» Бродского защитником молодого поэта выступила мама будущего переводчика, известный питерский адво­кат Зоя Николаевна Топорова (1909—1997). Поэт Бродский навсегда сохра­нил благодарность к этой женщине и до самых последних дней жизни, при каждом удобном случае передавал ей приветы из своего «прекрасного нью-йоркского далека».

Не хвастал Виктор Леонидович и тем, что состоял в близком родстве, по материнской линии, с известным поэтом-символистом Юрием Бори­совичем Кричевским. А вообще-то, почти все его родственники, как со стороны матери, так и со стороны отца, были юристами. Дед даже какое-то время работал председателем городского арбитражного суда. А потому неудивительно, что в семье совершенно искренне полагали, что юный отпрыск пойдет по стопам родителей, дедов и прадедов и в положенный срок на свет вылупится еще один адвокат, защитник сирых и оскорблен­ных. Но не тут-то было! Строптивость, заложенная в характере ребенка, видно, с самого рождения, дала знать о себе слишком рано. К тому же, как не без иронии заметил сын знаменитых адвокатов много позже, его способ­ности явно не лежали в плоскости защиты. С пеленок его тянуло именно к сфере обвинения. Недаром впоследствии на вопрос одного из досужих журналистов, почему все рецензии у него ругательные, Виктор Леонидо­вич ответил, не задумываясь: «Видимо, я ругаю значительно талантливее, чем хвалю».

Всегда настроенный воинственно, неизменно насмешливый, Топоров на протяжении всей своей жизни говорил и писал только то, что думал. Всегда! Редкое качество, не правда ли? Почти не встречающееся в совре­менной жизни.

Впрочем, страсть к розыгрышам и эпатажу у него тоже была с дет­ства. Еще совсем маленьким мальчиком Витя практически обессмертил свою родную тетю Сару, библиотекаря по профессии, подрабатывавшую исполнением русских народных сказок в районном Дворце пионеров, тем, что придумал ей кличку: Сарина Родионовна. В школе однажды накропал такое возмутительное сочинение, что учительница, с легкой душой влепив­шая ему «кол», сделала весьма примечательную приписку: «Витя! С таким содержанием никакая грамотность не поможет».

«Мне внезапно разонравилось вписываться в систему — в какую бы то ни было систему, во всяком случае, вписываться в нее на долгое время», — признавался впоследствии сам Топоров, как всегда не кривя душой и не лукавя понапрасну. Но при этом никогда, даже в самые тяжелые периоды своей жизни, у него и близко не возникало мысли об эмиграции на «историческую родину» или еще куда-нибудь, но подальше от России. Россия — моя Родина и мой дом: этот сознательный выбор Топоров сделал еще в ранней юности и остался верен ему до конца.

Полулидер-полушут — вот та маска, которую сознательно примерил на себя Виктор Топоров еще в школьные годы, и эта маска с годами бук­вально приросла к его лицу, и современники, в первую очередь, коллеги по литературному цеху, все те обиженные и оскорбленные, которым он с бесшабашностью клоуна на манеже раздавал оплеухи направо и налево, не сильно задумываясь о последствиях, лишь возмущенно разводили руками, призывая широкую писательскую общественность поставить-таки обидчи­ка, наконец, на место.

Его часто называли в прессе «санитаром леса», но Топоров лишь отшу­чивался в ответ: «Я санитар джунглей. Литературный мир России напо­минает скорее джунгли, чем лес».

А уж названия, которые он придумывал для своих многочисленных эссе, появлявшихся в самых разных изданиях, в которых он откликался на все наиболее значимые или просто одиозные события как в культурной, так и в политической жизни России, так вот, эти названия — ну просто шедевры! Иначе и не скажешь... Обхохочешься, еще не успев приступить к чтению опуса. Судите сами!

«Проверка на Швыдкость»

«На золотом тельце сидели»

«Непоротое телевидение»

«Бремя серых»

«Альтернативная история: «Ельцин в Форосе»

«Пломбированный вагон оранжевой революции»

«Не пей вина, Гертруда! После водки...»

«Бей своих — спасай Россию»

«Провиденциальные анекдоты»

«Я спросил у Тополя, что за люди в Ясенево»

Кстати, в этой последней рецензии Виктор Леонидович разделал, как говорится, «под орех» двух известных беллетристов начала девяностых годов — Эдуарда Тополя и Фридриха Незнанского, чья графоманская про­дукция в те годы буквально заполонила книжный рынок.