Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

— Зачем электроды? Стимулятор от аккумуляторчика питаться будет. А по проводам подзарядный ток все время поступать станет.

— Вы изобретатель?

— Есть грех.

— У меня тоже авторские свидетельства есть. На электроды. С одним инженером вместе получили.

— Теперь еще получите.

— Для нас наука — первое дело. Только вы, “Пан-профессор”, в следующей раз рисуночек или эскиз мне принесите, а то на пальцах не шибко понятно. А мы, хирурги — самый консервативный народ, новшества не любим. Нам бы все по старинке. Ведь по живому режем. А первая заповедь Гиппократа — “Не повреди”.

Таня поразилась, увидев мужа, выходящим вместе с профессором из его кабинета.

И еще больше удивилась, узнав, чем они были заняты. Ревниво спросила:

— Что ж ты теперь не ради меня сюда приходить будешь?

— Родная моя! Так я ж ради тебя изобретаю!

Так образовался творческий союз Григоров-Званцев. К ним примкнул инженер, соратник Званцева по военному времени в НИИ-627 Зелик Львович Персиц, обладавший редкой пробивной силой. Он загорелся идеей подкожной микроэлектростанции и взялся осуществить в металле опытные образцы на опытном заводе медицинского оборудования.

Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Не так просто оказалось создать крохотную энергостанцию.

Возникло множество препятствий.

Прежде всего, никто не открывал такой темы и не финансировал ее. Все делалось самодеятельно на голом энтузиазме за счет Званцева. Одна за другой появлялись модели, сделанные умельцами, то в Жуковском, то в Истре или в Москве на опытном заводе медоборудования.

И все не выдерживали высоких предъявляемых к ним медицинских требований.

Григоров уже не имел несколько коек в институте Бураковского, а перешел по приглашению академика Чазова в его Кардиологический Центр, получив целое отделение при больнице № 20 в Бабушкинском районе, бывшем городе, Бабушкине, где жили прежде родители Званцева.

Там и сменили Танюше через полтора года, вместо двух, первый заграничный аппарат “Деманд”.

Григоров, только что вернулся из-за границы, где был на медицинском Конгрессе, посвященном электро-стимуляции.

— Что делать будем, Александр Петрович, мудрый вы человек? — говорил Гоигоров при встрече со Званцевым. — Авторских свидетельств на наше устройство мы с вами получили вдоволь. Но вот буржуи на Конгрессе грозились выпускать аппараты с гарантией на 5 лет… А нужные у нас с вами аккумуляторы сколько протянут?

— Пока что заграничный прославленный аппарат у Татьяны Михайловны моей и двух лет не проработал. А у нас с вами аккумуляторы заменим на конденсаторы в сколько-то микрофарад, способные стоять неопределенно долго.

— Счастливый вы человек! У вас все разрешимо. А я вот повздорил с Наполеоном нашим…

— С кем, с кем?

— Да с начальством высшим, с академиком, с Чазовым. Загнали нас к черту на кулички и даже санитарной машины не дают.

— Ну, в этом постараюсь вам помочь. У меня, глядя на ваших больных, давно руки чешутся. Надо вооружить меня, чтобы я мог постучаться в дверь на самом высоком этаже. Ведь это позор, что наша медицинская промышленность не выпускает стимуляторы на современном уровне! Если можно, дайте мне сравнительные цифры спасенных стимуляторами людей в нашей стране и за рубежом, скажем, в США.

Григоров все это знал, и сопоставление числа возвращенных стимуляторами к жизни людей и тех, кто, погиб без них или остался нежизнеспособным. Званцев пришел к ошеломляющему выводу, что это сравнимо с потерями во время Великой Отечественной войны.

Посчитав такой вывод весьма значимым, он решил повторить свое обращение в Политбюро, помня его результат в отношении покойного Ефремова.

Письмо получилось убедительным.

И Званцев, проверяя себя, решил показать его многоопытному Ильину, несмотря на то, что тот пытался отговорить его от заступничества за Ефремова.

И он поднялся в своем подъезде в квартиру Ильина.

Виктор Николаевич радостно встретил его:

— Вот спасибо, что пришли. Я сам собирался к вам зайти. Извиниться за ложный совет, который я вам дал.

— А я к вам за тем же советом. Поднять большое дело хочу через Политбюро.

— Политбюро? И вы не утратили ко мне доверия? Ценю и отплачу откровенностью за это. Отговаривал я вас по обязанности, как оргсекретарь Союза, зная, что акция против Ефремова была согласована с руководством Союза писателей. Могу от себя сказать: правильно вы поступили, что меня не послушали. В Союзе решение принимают комиссию по литературному наследию Ефремова создать и вас ее председателем назначить. А теперь за кого заступиться хотите?

— За советский народ.

— Так уж за весь народ?

Вместо ответа Званцев протянул ему письмо.

Ильин надел очки и углубился в чтение.

Потом, откинувшись на спинку кресла, сказал:

— Совет я вам дам, но с условием, что вы не поступите наоборот.

— Обещаю, что во всех случаях письмо пошлю.

— И правильно сделаете. Я вам так и хотел посоветовать.

И письмо, как и в первый раз, было отправлено по почте.

И через несколько дней прозвучал телефонный звонок:

— Товарищ Званцев? С вами говорит помощник Генерального секретаря Вольский Аркадий Иванович. Не могли бы вы зайти ко мне по поводу вашего письма о кардиостимуляции? Здание ЦК, — и он назвал этаж и номер комнаты.

Договорились о времени. Пропуск Званцеву будет заказан.

— Зачем пропуск члену партии, идущему в свой Центральный комитет? — задорно спросил Званцев.

— Однако, вы с характером. Наверное, вы правы, хотя не каждый об этом скажет.

Точно в назначенное время Званцев стучался в названную ему дверь на лестничной площадке, но никто не отозвался.

Обескураженный Званцев решил подождать в ближнем холле, где можно было сесть.

Напротив кресла, где он устроился, была дверь с табличкой “М. В. Зимянин”.

Невысокий, невзрачный человек с папкой в руке торопливо прошел через холл, подозрительно взглянув на Званцева, и скрылся за этой дверью.

Конечно, секретарь ЦК КПСС не узнал автора темпераментной статьи о космосе, представленного ему в редакторском кабинете “Правды”.

Званцев понял, что он находится на этаже высших руководителей партии.

Следом за Зимяниным в холл почти вбежал коренастый человек с умным озабоченным лицом:

— Званцев, Александр Петрович? Прошу извинить меня. Не в моих правилах заставлять кого-либо ждать меня. Но невозможно было вырваться. Принимали руководителя Никарагуа на высшем уровне. Никак не вырваться. Только что кончилось.

— Да, я видел товарищ Зимянин прошел.

— Вы его знаете? — живо спросил Вольский.

— Виделись в “Правде”, но едва ли он меня помнит.

— Зато я вас хорошо помню. Пойдемте ко мне. В ногах правды нет.