Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

— Я атеист, хотя христианское учение, близкое к коммунистическому, уважаю. Впрочем, как и любые взгляды, за исключением человеконенавистнических.

— Вы интересный человек, Александр Петрович. Вас не зря наградили, — закончил Бугров.

Званцева поселили в одноместном номере гостиницы, а за Аникиными забронировали на другом этаже двухместный номер с дополнительным диваном для третьего лица.

Портье сообщил Званцеву, что приехавшие товарищи уже заняли номер и, видимо, прошли в ресторан.

И Званцев отправился разыскивать своих близких.

Первой его заметила шустрая девчушка. Нырнув между столиками, она подбежала к нему и, ухватив за руку, подвела к столу в нише, где сидели дедушка с бабушкой, а деда (прадеда) Леночка узнала, хотя видела его, когда ей было четыре года, и они с мамой заезжали к нему в Москву, а он водил ее играть на детскую площадку у них во дворе. Он раскачивал ее на качелях, раскручивал на карусели, помогал забраться на горку, чтобы скатиться на попке вниз. И это не забывалось.

— Садись, папа, за стол, — расцеловав отца, усаживала его Нина. — Я не догадалась заказать на тебя обед, но сейчас исправлюсь.

Лысеющий Сергей справился о здоровье, спросил об Олеге.

— Олега поместили в отдельном номере, и его уже увезли военпреды, кажется, на Верх-Исетский металлургический завод.

— Ну, это недалеко, в черте города. Остался с Демидовских времен, — заметил Сергей Алексеевич.

— Ах, это называется военпреды! — многозначительно произнесла Нина Александровна, поправляя надетый по случаю встречи с отцом Орден Ленина на груди.

— У него командировочное предписание.

— Какая электроника может быть на допотопном металлургическом заводе, отравляющем городской воздух?

— Я не анализировал заказов военно-морского флота. Здесь не один завод. Важно, что сын мог поехать со мной.

— И мы приехали к тебе, — примирилась дочь.

— И я тоже! — вставила Леночка.

— И ты тоже, — поддержал ее дедушка Сергей, — Все приехали к деду Саше.

В зале появился Аркадий Стругацкий, нашел глазами Званцева, подошел и поздоровался с ним и его близкими. Он заметил, что приехал один, без брата, у которого инфаркт, но они оба помнят, что стали фантастами, прочитав “Пылающий остров”.

— Как приятно, что фантасты так дружат, — заметила Нина Александровна.

На следующий день первым лауреатам “Аэлиты” вручали присужденные им премии.

Аникины приходили в номер Званцева полюбоваться искусством уральских мастеров.

Это было изделие уральской фантазии. От гранитной глыбы постамента вверх устремлялась спиралью полоса нержавеющего металла, заканчиваясь полупрозрачным шариком горного хрусталя, имитирующего далекую планету. Вокруг спирали, отмечая золотистой нитью звездный путь, вилась тоненькая латунная трубка, кончаясь крохотной моделью звездолета, знаменующей достижение землянами заветной космической цели.

Особенно интересовалась “Аэлитой“ Леночка. По нескольку раз в день летала с этажа на этаж, чтобы еще раз осмотреть ее, погладить, едва не попробовать на вкус.

Потом были банкеты, устроенные редакцией “Уральского следопыта” и ответный, который дали от себя, сложившись, Званцев и Аркадий Стругацкий.

Военный моряк достойно заменял непьющего отца. И пил с Аркадием Стругацким, с Бугровым, с главным редактором журнала Мешавкиным на брудершафт. А Званцев с Аркадием Стругацким заключили “пакт о ненападении” на литературном фронте.

На следующий день после вручения премий, председатель Свердловского Горисполкома лично заехал за редактором “Уральского следопыта” Мешавкиным и московским гостем Званцевым (Стругацкий ехать не пожелал), чтобы показать город.

Впечатление на Званцева произвели не обычные городские улицы и современные дома, а две местные достопримечательности: старинный Верх-Исетский металлургический завод с прудом — сердце у Званцева екнуло при воспоминании о родном Белорецком заводе, где прямо со студенческой скамьи стал он главным механиком. Здесь домны и дымящие заводские трубы окружены были не лесистыми горами, а кварталами современного города.

И еще — яма на пустыре, где недавно стоял дом инженера Ипатьева, в котором была зверски уничтожена вся царская семья, включая красавиц-дочерей, больного мальчика-сына, прославленного доктора Боткина и преданных слуг.

— Как вы думаете, товарищ Званцев, правильно ли мы сделали, что по решению нашего секретаря Обкома партии Бориса Николаевича Ельцина снесли к черту Ипатьевский дом? — спросил хозяин города.

— Если вы хотели так избавиться от поклонения, то не учли, что поклоняться можно и яме, и пустырю, если вы здесь публичный дом не построите?

— Вы так считаете? — удивленно спросил предисполкома Свердловска, и подумав, добавил: — Ну, не бардак, конечно, а, скажем, спортзал или киношку, куда молиться не придут. Или тюрягу. К ней не подойдешь. Я, пожалуй, доложу товарищу Ельцину.

— Может, вернее будет зверинец? — невинно подсказал Званцев.

— И то верно. Зверское было дело. Так ведь революционная необходимость. Может, тысячи жизней сберегли в несостоявшейся гражданской войне с монархистами.

Званцев ничего не ответил. Они уже далеко отъехали от страшной ямы.

— С царем хоть так, но справились, а вот со стихией никак, — перешел на другую тему предгорисполкома.

— Со стихией? — переспросил Званцев.

— Пожары шибко бушуют и у нас в горах, и в тайге сибирской, до самого до Тихого океана, где “свой закончили поход”. Знали ведь мы, как с контрой разделаться. А вот с пожарами… не выходит. Это тебе не Ипатьевский подвал. Здесь маузерами не поможешь. А ведь урон-громаду терпим, как от войны какой. Хоть бы вы, фантасты что придумали!

Званцева это задело за живое.

Сидя в машине и отвлеченно слушая разговоры своих спутников, он представлял как летом 1945 года, когда возвращались все с войны, фронтовой его однополчанин, только высший по рангу, заместитель командующего Волховским фронтом, генерал-полковник Хренов, Герой Советского Союза за прорыв линии Маннергейма, прорвавший, наконец, и Ленинградскую блокаду, оказался в Сибири в подполковничьих погонах, словно разжалованный неизвестно за что. К нему подошел маршал в “маскарадной полковничьей форме”, чтобы не заподозрили в Японии здесь присутствия высшего командного состава. Командуя теперь негласным дальневосточным фронтом, он приказал своему заместителю Хренову сформировать саперную бригаду и выполнить “особое задание”.

Аркадий Федорович Хренов привык действовать быстро и решительно. Не повышая голоса, он отдавал четкие команды, поручил связался с аэродромом, где получил в свое распоряжение целую эскадрилью. Поднятые по боевой тревоге подразделения через короткое время грузились в самолеты. В головной сел он сам вместе с московским военинженером, чьи сухопутные торпеды помогли ему и на Керченском полуострове, и под Ленинградом, пробив там дорогу Красной армии. Теперь был иной враг и другая задача, требующая не только отваги и воинского уменья, но и дерзкой мысли. План действий они составили вдвоем еще до посадки в самолеты.