Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

И тут, друже Костя, я, воплощенный в выходца из старой Польши, обрадовался. Он не чужд математике и я могу его голосом обратиться к самому Пьеру Ферма и задать ему мучивший меня вопрос о доказательстве теоремы Крылова. О Великой теореме Ферма, представь, в тот момент я не подумал.

Нимало удивив своего старопольского предка, я в его манере, его голосом спросил:

— Слушай, Пьер, а ты не мог бы доказать такой математический сонет: “сумма двух чисел в какой-то степени равна целому числу в степени на единицу большей?”

Ферма удивился:

— Откуда ты это взял? Чтобы это утверждать, не имея доказательства, о котором ты просишь, нужно было бы исписать гору бумаги.

— Право, не знаю, Пьер, вдруг ударило в голову и, как бы, само спросилось.

— Тем не менее, это интересно, — и обернувшись к открытым дверям трактира, крикнул: — Гарсон! Бумаги, очиненное гусиное перо покрепче, чернильницу, песочницу. Попробуем это доказать, — закончил он, обращаясь к Станиславу. — Я вижу, ты сам не понимаешь, какую проблему задел. Я покажу ее Блезу Поскалю и Декарту. Мы, как ты знаешь, собираемся в монастыре у аббата Мерсенна.

Я с волнением слушал прославленные имена.

С лакейской услужливостью ночной апаш, сверкнув глазами, принес требуемые принадлежности, и Ферма, забыв о дымящихся блюдах, погрузился в свои формулы.

Я же с наслаждением чревоугодника отдавал дань кулинарному искусству того далекого времени. Можешь мне поверить, оно было на высоте! Пьер только жадно выпил одну за другой две кружки вина и снова принялся за математические выводы.

Наконец, он оторвался от своей работы, и с тем же просветленным лицом, с каким читал сонет, объявил:

— Нашел! Всегда равно. И не только для суммы чисел, но и для разности. Твою теорему придется дополнить. И доказательство имеет отношение к тому, что я не записал на полях “Арифметики Диофанта” по поводу того, что “Ни куб, ни квадрато-кввадрат и вообще никакая степень не может быть разложена на две таких же”.

Тут, друже, я так заволновался, что мой Франт, в котором я водворился, ощутил это.

— Не понимаю Пьер, что со мной происходит, но меня крайне взволновало твое доказательство неведомо как возникшей у меня мысли.

— Ты сам не понимаешь, Стась, что тебя осенило. Твое равенство — близкая родня моего неравенства, записанного на полях книги. Но этого мало! Почему степень на единицу больше? А может на сколько угодно? Я проверю и мы с тобой обогатим науку. Гарсон! Еще бумаги!

Под столом лежала груда изорванных Ферма листков.

Ветер шелестел ими и погнал один из них по бульвару.

И прохожие равнодушно наступали на бесценный автограф самого Пьера Ферма!

— Пьер, я действительно не понимаю полета твоей мысли. Прошу тебя запиши четко свои доказательства…

И тут я вставил в речь своего загадочного предка слова:

— …включая доказательство твоего неравенства, на которое здесь хватит бумаги. Я возьму их с собой, чтобы разобраться.

Дальше Франт продолжил уже от себя:

— С отцом бы мне уладить Старик боится как бы невесту не перехватили. В крайнем случае, съезжу, женюсь и вернусь с молодой женой. И будет у отца продолжение его старинного рода, в обмен на достойное содержание здесь семьи Станислава Курдвановского.

Видимо, Пьер слушал вполуха.

— Получилось! — снова радостно воскликнул он. — Не только найдутся такие два куба, что вместятся в некий квадрато-квадрат, но и высшее многороберное образование, с целочисленным размером ребер может быть разложено на два подобных с числом ребер на единицу большим!

На современном языке, мой терпеливый друже Костя, это звучало бы так: “Сумма двух чисел в степени >2 равна целому числу в степени на единицу большей”.

— Однако, почему сумма, а не разность? — воскликнул увлеченный Ферма. — В математике в общем случае обычно стоит плюс-минус! Это стоит проверить. Гарсон! Еще бумаги и очини перо получше.

И он снова умолк, строча формулы и шевеля губами.

Наконец, возбужденно сообщил:

— Оказывается, возможна и разность! Невероятно, но так! Но почему только на единицу больше, а не на любое число? Проверим.

Дорогой мой Костя! Я видел подлинный азарт! Влекущее Искателя в неведомую высь чувство, которому мы обязаны величием Науки.

А скромно одетый молодой юрист, отодвинув тарелки, меньше всего думая о значении того, что делает, снова углубился в вычисления, забыв обо всем на свете.

Вместе с Пьером Ферма мы шли по Тулонскому бульвару и Франт, то есть я, на [16] Александр Казанцев, Никита Казанцев ФАНТАСТ Дилогия мнемонических романов Все события в романе не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами не случайны ходу читал рукопись Ферма. Черт бы побрал первого и второго консула Тулузы, которые допустили рытье канав для будущей канализации на бульваре близ таверны. И во всем своем блестящем одеянии полетели мы с Франтом в наполненную грязной жижей канаву, крепко сжимая в руке рукопись, которую успели дочитать…

И тут, Костя, я проснулся. Рука моя была крепко сжата, но никакой рукописи в ней не было…

Ясно, что сновидение мое — проявление генной памяти. Какой-то неизвестный мне предок по имени Станислав, когда-то общался с Пьером Ферма, слушал его сонет, переведенный мной спустя 350 лет и, главное, получил доказательство Ферма и теоремы Крылова, и даже найденного им Необином, частным случаем которого была его Великая теорема. Загадка, почему это не стало общеизвестным, остается нераскрытой!

Вот так, бесценный друже мой Костя! Можешь считать, что у меня “крыша поехала”.

Генная память не переносит материальных предметов. В моей руке не остались исписанные Ферма листки. Но в мозгу моем отпечаталось все, что он записал.

Конечно, мне будут доказывать, что я сам нашел эти доказательства во сне, сработало, дескать, подсознание, как это случается с творческими людьми. Но такая версия не выдерживает критики, ибо я не настолько одарен, чтобы увидеть во сне то, что в бодром состоянии сделать был не в состоянии.

Не могу не послать тебе математических выводов. Можешь в них не вникать но я готов показать их всем желающим.

Надеюсь, что я хоть на несколько минут скрасил твое одиночество. Держись, Костя! Пусть я далеко, но ты не одинок, “Есть в мире сердце, где живешь ты!”

В здравом уме и свежей памяти обнимаю тебя, мой друже верный,

твой неугомонный старче Саша“.

“Дорогой мой, старче! Твое сновидение свидетельствует о том, что ты работаешь и во сне. Влияния генной памяти не исключаю. Рад, что ты не удержался и прислал формулы из сновидения. В поте лица своего разобрался в них, и на своем уровне ошибок не нахожу. Слово за корифеями. Но опубликовать их под любым соусом ты обязан. Твой отшельник и ученик по арифметике — Костя”.