Александр Казанцев - Через бури

Бесцеремонно расталкивая окружение, к Туполеву приближался Абакумов. Он глядел на главного конструктора то мутнеющими, то вспыхивающими глазками. Два офицера с только что появившимися на вооружении в Красной Армии автоматами, висевшими на ремне за правым плечом, дулом вниз, для удобства вскидывания, сопровождали его.

— Наше вам поздравленьице, Андрей Николаевич! Дозвольте получить автограф ваш, для меня лично бесценный, на расписочке вот этой, и мне ее вернуть…

Туполев прочел взятую бумагу, побледнел и схватился за сердце. Один из инженеров успел подхватить его под локоть, но тотчас был оттеснен офицерами-автоматчиками, вцепившимися в пожилого человека, вовсе не оказывающего сопротивления, и лишь с презрением сказавшего:

— И вы, что же, гражданин нарком, всех юбиляров арестами награждаете?

— Ну что вы, Андрей Николаевич! Какой же я вам «гражданин нарком». Мы не первый год знакомы. У меня имя отчество есть: Виктор Семенович я для вас, как и Берия — Лаврентий Павлович. У него разговорчик с вами будет.

— Как бы не повредило наркому у Берия такое панибратство с арестантом.

— Ну что вы, Андрей Николаевич! Разве это арест? Просто заместо простой бумажечки ордерок для ареста дуралею-адъютанту под руку попался, а прокурор, приема ожидамши, стал ордерки подписывать. Ну и тот подмахнул.

— Прекратите валять дурака. Иосифу Виссарионовичу все будет известно.

— Непременно. Лаврентий Павлович все доложит. А ну! Отставить разговорчики! Не хочет по-хорошему. Заставим помолчать. И наручники наденем, — мерцавшие в глубине глазных впадин точки по-волчьи вспыхнули злыми огоньками.

И больше в наркомовской машине не раздалось ни звука. Туполев не боялся наручников, он пытался понять смысл происходящего. Не найдя разумного объяснения, вспомнил судьбу маршала Тухачевского. Видимо, руки Гитлера тянулись к «маршалу самолетостроения». Готовый к ложным обвинениям о передаче своих мыслей врагу, Туполев задумался о тех усовершенствованиях для последней машины, которые, как ему казалось, сделают ее еще лучше.

К Берия поднимались вдвоем, в лифте, оставив охранников внизу. Абакумов мерцающим взглядом хмуро поглядывал на Туполева, удивляясь его спокойствию.

В приемной Берия никого не было, кроме дремлющего генерала, адъютанта Берия. Сам он сидел у себя в кабинете, ожидая обычного ночного вызова. Правительство и члены Политбюро эвакуировались в Куйбышев. На Лубянке остались только Берия да его верный пес Абакумов. Военные не в счет. Война круглосуточная. Сталин сам ночью не спал и другим не давал, поддерживая этим если не боеспособность армии, то хотя бы напряженность среди своего окружения.

Берия встал при появлении Туполева:

— Здравствуйте, Андрей Николаевич. Надеюсь, как умнейший человек, вы оцените нашу заботу о вас и вашей работе, поймете своеобразный способ вашей защиты… А понять — это простить. Поверьте, мы обычно не просим ни у кого прощения.

— Чтобы понять благо издевательств надо мной, мне понадобится ваша помощь, Лаврентий Павлович.

— Ради Бога, Андрей Николаевич! Я к вашим услугам. Спрашивайте.

— Зачем было позорить меня, арестовывать при всем честном народе, верившем мне, отдающем все силы Родине? Зачем было двум молодцам с автоматами тащить меня под руки с поля, будто я упирался? Зачем бросать меня в темницу вместе с уголовниками? Не знаю, в Бутырках, Матросской тишине или Лефортово?

— Лефортово, — тихо перебил Берия. — Туда будут приносить вам передачи и письма, получать ваши.

— Какая от этого польза социалистическому государству, строящему коммунизм?

— Огромная! С вашей помощью мы отстоим Родину, завоюем воздушное пространство…

— И все это из Лефортовской тюремной камеры? — насмешливо спросил Туполев.

— Андрей Николаевич! — укоризненно покачал головой Берия. — Неужели вы не поняли, что мы на войне и это все — военная хитрость. Только для всех, и прежде всего для врага, вы арестованы и заключены в Лефортовскую тюрьму, а сами будете жить в уютном особняке на берегу Байкальского моря Иметь по своему выбору любых помощников, огромный завод и колоссальное алюминиевое производство, для выпуска невиданной армады воздушных кораблей, созданных в абсолютно неуязвимом для врага месте.

Сам так и не сев, но усадив «гостя!» в кресло, Берия прошелся по кабинету. Остановился перед ошеломленным Туполевым и продолжил:

— У вас образуется рабочий коллектив не принудительного, рабского труда из зеков концлагерей, а специалистов, занятых привычным делом, совершающих подвиг ради общей Победы и собственной свободы. Лозунгом для всех вас будет: «Новый самолет в воздух — все на волю». «Шабаш», по-рабочему говоря, то есть конец.

Он достал из шкафа бутылку кахетинского и наполнил два бокала. Один передал Туполеву, а свой поднял:

— Назовем наше тайное предприятие «шабашкой». Бокалы были осушены и наполнены вновь.

— Для нее уже есть задание товарища Сталина: создать скоростной бомбардировщик, способный беспосадочно и без дозаправки долететь до Берлина и обратно.

Берия залпом выпил свой бокал, а Туполев задумчиво рассматривал мениск золотистого вина в своем.

— Продолжение ваших работ в Москве грозило бы вам смертельной опасностью. Уже готовятся покушения на вас. Мы хотим вас уберечь для страны и для нашей Победы.

На столе Берия громко зазвонил, казалось, запрыгал красный телефон.

— Он! Его время! — воскликнул Берия. Держа недопитую бутылку в одной руке, другой осторожно снял трубку: — Слушаю, товарищ Сталин. Все так, как было намечено, Иосиф Виссарионович. Взяли при большом стечении публики. Полный аншлаг. Реалистично, правдиво до последней степени, как завещал Станиславский. Думаю, что за сыгранную роль он в свою труппу взял бы. Как Туполев? В полном порядке. Уже несколько часов мой гость. Мы с ним ваше любимое кахетинское выпили, за ваше здоровье! Я горло смочил, он справедливый свой гнев смиряет. Ведь работать вместе придется. Ваше задание ему передал. Хотите сами подтвердить? Передаю ему трубку, — и, устало опустившись в кресло с высокой спинкой, протянул Туполеву телефонную трубку на скрученном спиралью проводе, какие тогда еще нигде не встречались, подобострастным шепотом произнес: — Сталин!

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. Спасибо… Ничего. Так… сердечко напоминает порой о своем существовании… Я тоже думаю, что санаторный режим в сосновом лесу ему на пользу. Ведь у меня целитель волшебный… Нет, нет! Его не надо забирать, да еще вместе с клиникой. Это моя работа — замечательный жизненный стимул. Потому настроение на работе бодрое и ко дну не иду. И если б не сегодняшний спектакль, седины бы меньше было… Да, да, Лаврентий Павлович, Абакумов все объяснили… Ну, что сказать, товарищ Сталин… Продумать надо. Задание неимоверной трудности. Нигде в мире ничего подобного нет. Это ведь не чкаловский перелет в Америку. Вернуться надо, и без дозаправки. Немцы не заправщиками встретят, а «мессершмидтами». Конечно, вы правы, голова дана, чтобы думать, а не унитаз заполнять… Как я понимаю, у меня только один выбор: или Псевдолефортово или Лефортово. Мечта у меня есть, теоретически выполнимая. Сверхзвуковую скорость превзойти… Буду рад, товарищ Сталин, если позвоните из Москвы… Непременно выпью за ваше здоровье.