Игорь Молотов - Демоны и ангелы российской политики лихих 90-х. Сбитые летчики

Меня предупредили, что он говорит плохо. Но он говорил хорошо! Может, ему не хватало актерских модуляций, подчеркивания, ударений, но в беседе двоих было достаточно и тех, что были. Тот, кто меня предупредил, очевидно, давно его не слышал.

Время от времени пищал селектор да неслышные ярко-желтые рыбы меняли положение в аквариуме. В первый момент встречи он сообщил, что у меня есть 20 минут, а мы сидели уже более получаса. Меня предупредили: «Вам придется говорить, а он будет молчать, слушать вас». Все происходило с точностью до наоборот. Анатолий Быков говорил, а Эдуард Лимонов пытался вставить слово. Лимонов хотел подчеркнуть общее происхождение, но о рабочем поселке он ничего не успел сказать, так же как и о своей книге на эту тему, о «Подростке Савенко». Писатель хотел сообщить ему детали своей биографии, чтобы стать ближе, расположить его. Но «бык» не давал вставить слово.

Возможно, он нуждался в ком-то, вот так вот пришедшем со стороны, чтобы выговориться. А вся его речь была только о храмах, которые он возвел, о госпитале, которому он только что дал один миллион рублей на оборудование, о людях, которые ему пишут, взывая о помощи. Ни слова о КрАЗе, ни слова об акциях, ни слова о тюрьме венгерской или красноярской. Ничего такого. Как позднее обнаружилось, в тот день, позже, у Быкова был назначен пересмотр дела в краевом суде. Вечером стало ясно, что краевой суд оставил в силе приговор районного суда: Быкова оставили на свободе. Интересно, что этот человек, олигарх, или кто там — «крестный отец», ни словом не упомянул ни о суде, ни о том, что, возможно, приговор краевого суда будет не в его пользу и ему придется опять отправиться в тюрьму. Хладнокровный, как хирург, он открывал перед писателем письма и зачитывал, копался в ранах жизни. А ему писали, как президенту, как имеющему возможность помочь, как хозяину, как батьке. Как человеку, о котором известно — этот Быков людям помогает.

Я вспомнил батьку Костенко, — рассказывает Эдуард Лимонов, — приднестровского комбата, убитого людьми Лебедя, вспомнил сцену в сарае, где он, сидя среди своих ребят, принимал население, вершил суд: приказывал дать бензину одному, чтоб отвезти жену в роддом, другого — бывшего полицая — приговаривал к высшей мере. Интересно, что судьба забросила меня тогда в 1992 году к Костенко, а теперь вот, спустя восемь лет, к Быкову. И Костенко был для Лебедя врагом, и Быков его злейший враг. И у меня есть все основания полагать, что в сентябре 1996 года меня зверски избили ногами в голову — люди Лебедя. С тех пор темные пятна и трещины на глазном яблоке не дают мне забыть Александра Иваныча.

Глядя на Быкова, я пытался обнаружить в нем что-то от гангстера. До визита к нему в одной газетке я вычитал следующее:

«В период с 1993 года по 1996 год в Красноярском крае были убиты 48 бизнесменов, связанных с торговлей алюминием, и 27 криминальных авторитетов, пытавшихся взять «алюминиевые» предприятия под свой контроль. Вряд ли человек, считающийся хозяином края, совсем ничего об этом не знает».

Интересно бы знать, что думают люди, обращающиеся к Быкову за помощью, о 48 бизнесменах и 27 криминальных авторитетах и их судьбе? Скорее всего, если людей спросить, они пробормочут: «Туда им и дорога, а вот Быков людям конкретно помогает. Дает. А кто у нас еще дает в России? Только отбирают».

Эдуард Лимонов точно говорит о закрытости своего собеседника. Кто такой вообще Быков? Пожалуй, это воплощение русской мечты, круто поднявшийся в девяностых, ставший одним из самых влиятельных политиков, но поглощенный термидором в большей степени, чем все остальные герои, так или иначе присутствующие в современном политическом и медиапространстве. И в девяностых Анатолий Быков был фигурой, как говорится, с репутацией. Пресса про него писала так: «Конечно, все знают, что он — Толя Быков, бывший бандит, руководитель группировки. Но никто его с пистолетом не видел, а про группировки слухов много ходит». Ну, и далее, в том же духе.

Родился будущий миллионер-предприниматель Анатолий Быков в захолустном райцентре Красноярского края Назарово. Еще в начальных классах он серьезно увлекся боксом. Чемпионом, правда, не стал, зато без проблем поступил на кафедру физвоспитания Красноярского педагогического института.

Стать тренером после получения диплома у Быкова не получилось. Поэтому он два года трудился на скромной должности учителя физкультуры в средней школе родного Назарова. Здесь о нем помнят:

«— Парень был как парень… Жили бедно… Мать техничкой в школе… Был хорошим парнем… Лебедь, сука, тащит его туда…

— Всем давали бутылку шампанского к Новому году. Старикам подарки… Соседям. Вот этому давал на телевизор… — выкрикивает мужик в ушанке, под телогрейкой грязная майка с узором.

— А вас как?

— Холкин Николай Михайлович, сосед.

— У них хреновой табуретки не было. Петька, Надька, Анатолий, вот как четвертого… (Задумывается.)

— Колька, — подсказывает мужик постарше, тоже Николай, Ивлев Николай Иванович.

— Задумали съесть его, эти Лебедь, Березовский, Абрамович — зверье е…аное… вначале убитых на него повесили…

— Отец был печником…

— Им акции отобрать…

— Он «криминал», у него нечестно, а у этих Абрамовичей, Березовских — честно?

— Это Лебедь… Лебедь…

— Участникам войны еще в то время по 100 рублей давал…

— Арбузы летом пригонял…

— Инвалидам… У соседа баба померла, как ее?.. Коренев-ская… и лекарства давал, и хоронил…

— Кто ни просил — всем давал…

— В школу провел электричество, в котельную…

— Мы что, дураки, не знаем, что творят?! Я знаю его с трех лет. Зверье это, Абрамович…»

Вот так вспоминают — нечего и добавить. А что сам Быков захотел заметить в своем детстве? В интервью «Сегодняшней газете» в апреле 1999 года, то есть на пике славы и могущества, вот что он говорит корреспонденту Г. Лукашову:

«Если я и выделялся из окружения, то только тем, что с самого раннего детства ненавидел блатных. Мое детство прошло в обстановке перенаселенных квартир и бараков. Люди, которые меня окружали, старались жить дружно, коммуной, но встречались и те, кто, пройдя школу тюрем и лагерей, стремился обидеть, отобрать, оскорбить.

Очень хорошо помню, как некоторые мои приятели, поверив блатной романтике, начинали пить, шли воровать, носили ножи и, однажды попав в тюрьму, оказывались на многие годы обреченными на конвейер: «украл — выпил — в тюрьму».

Боксом начал заниматься потому, что хотел быть сильным, а сил часто не хватало. Ничего, вырос и боксу научился.

В молодости стычки с блатными случались не часто, в основном в общественном транспорте (во дворе меня знали хорошо).

Наверное, каждому знакома такая картина: переполненный автобус и какой-нибудь «лоб» в наколках матерится, пристает к женщинам, задирает мужчин. А мужчины молчат. Со мной такие номера не проходили. Я мог заткнуть рот, а в случае необходимости и выкинуть из автобуса. Иной раз такие конфликты имели продолжение — «обиженные» встречали меня возле дома для выяснения отношений. После выяснения — предпочитали не связываться. Со времен тех «сражений» кисти моих рук хранят следы переломов, но уже тогда многие знали, что Быков себя и своих друзей в обиду не даст и при нем лучше не бузить».