Петр Демидов - На службе у бога войны. В прицеле черный крест

Мироненко в этом бою показал, что он стоящий артиллерист. Цели выбирал, пользуясь каким-то своим особым чутьем, по их важности, то есть опасности, которую они представляли для нас. Немецкая атака на время захлебнулась. Видно было, как на поле черными кострами пылали три вражеских танка, два других — с развороченными бортами — уткнулись хоботами пушек в горячую землю. Бой возобновился, отчаянный ближний бой!

В дело вступила моя батарея. Последовал короткий подбадривающий звонок Мироненко:

— Петя, на тебя смотрит вся Россия! Не осрамись!

Я, конечно, понимал, что от моей батареи во многом будет зависеть исход боя. Россию, может, и не спасу, но мои пушкари, которых я чему-то все же научил, сумеют постоять за себя. Быстро оценив сложившуюся обстановку, я понял, что для пехоты и для нас, артиллеристов, представляет опасность появившаяся на переднем крае шестиорудийная батарея противника, которую засекли наши разведчики. Это на данный момент моя главная цель. Подаю команду: «Батарея, к бою! Залп!» Ловлю в бинокль четыре воздушных взрыва.

По правилам стрельбы, пристрелочный огонь по цели следует вести одним орудием по одному снаряду, постепенно приближая разрывы к цели, беря ее в «вилку», а на поражение идет стрельба всей батареей, четырьмя орудиями. В ходе боя стреляют и соседние батареи, поэтому трудно определить, кто бьет по этой цели. Я уже приспособился стрелять на поражение всей батареей без пристрелки.

На этот раз быстро «ухватил» свои разрывы, ввел все же некоторые поправки и перешел на поражение цели беглым огнем. Первые же залпы взметнули в воздух фонтаны черной, жирной земли и огня, поражая врага. Вскоре три орудия были уничтожены, два повреждены, и только одно немцам удалось с большим трудом увезти за бугор.

Контрбатарейная стрельба продолжалась. Стреляли мы, стреляли и немцы. Поле боя затянулось дымом, разрывы снарядов рвали воздух с оглушительным треском. Большие потери не остановили гитлеровцев, они упрямо лезли вперед. Напряжение боя нарастало с каждой минутой. Трудно приходилось нашей пехоте, кое-где начались рукопашные схватки. Я решил помочь мотострелкам и открыл огонь шрапнелью по вражеской цепи. Гитлеровцы заметались, залегли, потом, пятясь, побежали. Наши снаряды провели хорошую «прополку» в их рядах, и эта атака захлебнулась. Бой постепенно затихал. Приближался вечер.

Последнее время я взял себе за правило записывать важнейшие события дня. Вот и теперь, вытащив из планшетки тетрадь, нацарапал карандашом: «Уничтожена батарея врага. Пушкари работали четко и слаженно». Таких коротких записей к концу войны наберется много, и они сослужат мне хорошую службу: помогут восстановить в памяти многие события.

Выдержав тяжелый бой, мы привели себя в порядок, осмотрели пушки, с большим аппетитом поели пшенной каши с мясными консервами. Я приказал батарейцам не покидать огневую позицию, а сам отправился на командный пункт к Вересову. Комдив встретил меня радушно, поблагодарил за хорошую «работу», особенно — за уничтожение вражеской батареи. Тут же вытащил карту, ткнув пальцем в зеленоватое пятно, приказал взять под наблюдение лощину, уходящую клином к переднему краю. Вересов опасался, что по этой лощине ночью немцы могут подбросить подкрепления и атаковать нашу пехоту. Эти опасения были вполне обоснованными.

Возвратившись на батарею, я принял, как мне казалось, единственно правильное решение — вести одним орудием так называемый «беспокоящий огонь» в течение всей ночи. Если немцы захотят по этой лощине подтянуть резервы, то они будут попадать под наш поражающий огонь. Пристреляв это место на всю глубину, командир орудия, меняя угломер и прицел, через определенные промежутки времени производил новый выстрел. В этом и заключалась наша маленькая хитрость.

Ночь на батарее прошла спокойно, тихо, если не считать стрельбы одним орудием. Утром немцы снова пошли в атаку, и снова завертелась огненная карусель. По нашему переднему краю прицельно била с закрытой позиции немецкая батарея. По звуку выстрелов и разрывам снарядов я определил, что она находится где-то недалеко. Но где? На карте, левее нашей позиции, обнаружил маленькую деревеньку. В бинокль просматривались только деревья и крыши некоторых домов при дороге, уходящей куда-то в степь.

Стал прикидывать, где бы, будучи на месте немецкого командира батареи, я поставил пушки? Конечно, где-нибудь в садах, за домами. В деревне их замаскировать легче, чем на открытой местности. Приказал разведчикам внимательно понаблюдать за деревней, выявить кольца дыма, которые появляются после выстрела над стволами орудий, хотя самих орудий может быть и не видно. Разведчики подтвердили мою догадку.

В стереотрубу я заметил эти чуть голубоватые дымки, по ним определил положение немецкой батареи и нанес ее на карту. Стреляли по деревне, не жалея снарядов. Батарейцы и на этот раз не подвели. Сначала над деревней появился черный дым, затем к небу взметнулось желтое пламя. Видно было, как по дороге промчались лошади, запряженные в артиллерийский передок. Я дал еще несколько залпов — раздался мощный взрыв, видимо, наши снаряды угодили в склад боеприпасов. Больше немецкая батарея не стреляла. На нашем счету появилась еще одна уничтоженная цель.

Спесь с немцев мы сбили, но они еще продолжали чувствовать себя на фронте хозяевами положения. Мы были свидетелями интересного явления: наступало обеденное время, и они прекращали стрельбу, брались за котелки и принимали пищу. В общем, война войной, а обед по расписанию.

Наблюдая за противником, разведчики заметили, как в овраге, поросшем кустарником, по тропинке ходят с котелками немецкие солдаты. В кустарнике они еще как-то маскировались, а на открытой местности сделать это было трудно. Соображаю, что где-то в овраге у них кухня. В полдень картина повторяется. Говорю своим батарейцам:

— А что, хлопцы, испортим фрицам аппетит? Дадим на десерт им несколько залпов? Батарейцы улыбаются:

— Знамо дело, дадим!

Я определил координаты новой цели, нанес на карту, подготовил исходные данные и передал команду на огневую позицию. Мы еще немножко подождали, пока немцев соберется побольше, и шарахнули всей батареей. Что творилось в овраге, можно было себе представить. Но, скорее всего, было очень жарко.

Позже я узнал у командира дивизиона о том, что немцы понесли большие потери от огня 2-й батареи. Во всяком случае, противник утром отказался от атаки на нашем участке фронта. Вересов обещал доложить о наших успехах комбригу Мельникову, чтобы в приказе отметить моих бомбардиров.

В ходе июньских оборонительных боев наш дивизион справился со всеми поставленными задачами, чего не скажешь о всей 1-й мотострелковой бригаде. Я знал, что Катуков был недоволен действиями комбрига, но в чем тогда провинился Мельников, мне не было известно. После войны, уточняя некоторые детали боевых действий частей, в которых мне довелось воевать, в архиве обнаружил приказ по 1-му танковому корпусу, датированный от 1 июля 1942 года, в котором говорилось: «Преступно отнесся к делу командир 1-й мсбр полковник Мельников: был пьян, руководить боем, как положено, не мог, штаб во главе с майором Емельяновым был беспомощен». [4] ЦАМО РФ, ф. 5598, оп. 1, д. 2, лл. 12–15.