Лев Энгельгардт - Записки

Шеф наш, граф Ланжерон, прибыл в полк, и мы с ним сделались друзьями, каковыми остались навсегда. Граф хотел видеться со своим инспектором и просил его позволения приехать к нему в Оренбург; но как от своего места никому без особливого позволения государя отлучаться не позволялось, то Игельстром уведомил его, что сам хочет его видеть, но позволить приехать в Оренбург не смеет, а [чтобы Ланжерон] выехал к нему инкогнито в Бугульму, когда он поедет по инспекции. Граф, будучи им извещен, туда ездил и по возвращении своем спросил меня: не сделал ли я какого неудовольствия Игельстрому? Я почти ему был неизвестен, и никогда не было к тому случая. Граф мне признался, что Игельстром предостерегал его, чтобы был со мной осторожным, как человеком беспокойным и большим интриганом, но граф меня довольно коротко узнал и после в дружбе своей ко мне не раскаивался.

Император послал во все инспекции гатчинских генералов и штаб-офицеров, учить обряду, порядку и фрунтовой службе. В нашу инспекцию и Сибирскую послан был майор Эртель. Он приехал в Оренбург в то время, когда Игельстром объезжал инспекцию; штаб-офицеры Рыльского полка были состарившиеся в прежней службе, а потому, что он им показывал и толковал, ничего не поняли. Оттуда Эртель поехал по линии и в Сибирь. Уже на возвратном пути приехал он в Уфу, где квартировал наш полк. Мы не удовольствовались его словесными толкованиями, а, сформировав батальон, потребовали, чтобы он показал все сказанное в уставе, что должен замечать батальонный командир во всяком обороте, то же и офицеры, и порядок каждого движения. Похвалюсь, что я был хороший фрунтовой офицер; эволюции были просты, требовались только одна точность и мелочи удобопонятные, почему Уфимский полк был выучен как нельзя лучше по новому уставу, но Рыльский полк учился по старому обряду.

За отдалением, кроме общих анекдотов, касающихся двора и всего происходившего, мало доходило до моего сведения.

В конце года скончался знаменитый наш полководец, граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский [194]; государь на всю армию наложил трехдневный траур.

[1798]. Император принял титул магистра державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского, почему хотел иметь остров Мальту в своем владении; уже назначены туда были губернатор и военный комендант. С турками и англичанами сделал союз против французов; послана была эскадра в Средиземное море, и вместе с турецкою действовали; капитан флота 2-го ранга Белли с небольшим числом войска занял Неаполь; государь, получа о том донесение, сказал: «Он меня удивил, да и я его удивлю». Послал ему орден Св. Анны 1-й степени. Кроме Белли, в полковничьем чине никто никогда такового не имел.

В 1798 году я пожалован в полковники, а в феврале полк получил повеление идти на ревю [195]в Казань, где все пехотные полки той инспекции должны быть собраны, куда и государь намеревался прибыть.

Игельстром предписал, чтобы полки, идя на ревю, соображались с уставом. Как еще в том краю в сие время бывает сильная зима, по дороге селения разного рода татар, малые и редкие, то он и приказал Уфимскому полку, чтобы за шефским батальоном чрез день следовал полковничий батальон, а за оным чрез день гренадерские роты с артиллерией, при полку находившеюся, и гошпиталь.

Взошед я с батальоном на большую оренбургскую дорогу, остановился на ночлег Казанской губернии в деревне Ерыклы, принадлежавшей помещику Рыбушкину, где он сам и проживал. Адъютант Игельстрома, приехав, сказал мне, что генерал просит меня приказать приготовить ему квартиру в сей деревне для ночлега. Я выпросил у помещика для генерала в его доме две комнаты, а мне занята была квартира неподалеку: изба, которая одна и была только с трубой, а прочие все избы были черные. Я поставил к квартире его высокопревосходительства двух часовых, как сказано в уставе, кроме знаменного караула при въезде и выезде, при ефрейторе по три человека. Изготовя рапорт, со всеми офицерами в шарфах, ожидал (я) инспектора.

Чтобы видеть проходящие войска, съехались из окольных деревень родные и знакомые помещика Рыбушкина, в числе коих много было дам, которые с хозяйкой вышли встретить украшенного сединами генерала.

Как скоро вышел он из кареты, я подал ему рапорт; вдруг спросил он меня, указывая на дам: «Это кто?» — «Это хозяйка сего дома, — сказал я, — в котором приготовлена квартира для вашего высокопревосходительства». — «Как, вы хотите надо мною, над стариком, шутить, г-н полковник? Время мое волочиться уже прошло; я вам это уступаю; вы можете занять мою квартиру, а я пойду в вашу». — «Моя квартира очень дурна, и даже неопрятна». — «Я солдат; в течение моей службы имел разные квартиры, ведите меня туда». Только что вошли мы в оную, как он меня спросил: «Где ваша гауптвахта и ваши пикеты?» — «В главах устава, когда идут полки на ревю, сказано иметь только один знаменный караул». — «Как, г-н полковник, вы хотите меня учить?» — «Я докладываю вашему высокопревосходительству свое оправдание». — «Нет, г-н полковник, в уставе сказано: надобно иметь гауптвахту из целой роты и пикеты при каждом въезде, при двух офицерах, по 60 рядовых». — «Ваше превосходительство, то сказано о кантонир-квартирах». — «А это разве не кантонир-квартиры?» — «Я думал, что кантонир-квартиры бывают в военное время и когда неприятель угрожает нападением, или для иных политических видов, где надобно брать предосторожности». — «Вы меня опять начали учить?» — «Как мне осмелиться?» — «Для чего же вы не исполняете по уставу и моему предписанию?» — «Я докладывал, что исполнял, как сказано в главе, когда полки идут на ревю». — «Вы меня учить хотите, так как и вашего шефа, и, верно, по научению вашему, он идет тем же порядком». — «Я соображался и исполнял его приказания». Этот разговор, или, лучше сказать, его выговоры, продолжались часа два; наконец он насилу меня отпустил и на другой день поутру рано уехал.

Я поместил сию ничтожную сцену единственно показать, к чему я должен был готовиться, когда мы предстанем пред императора Павла, перед которым все трепетало. Дурное расположение ко мне инспектора, который, почти меня не зная, готов был при малейшем случае меня погубить, я не могу понять. Какой злой дух мог так его вооружить против меня?

Наконец наш полк соединился в селе Алексеевском, отстоящем от Казани во ста верстах, по левой стороне Камы, принадлежавшем помещику Сахарову, и в котором считается около трех тысяч душ. Туда через несколько времени и Рыльский полк прибыл; туг мы простояли всю весну, отдыхали и учились, чтобы предстать во всей исправности пред императора.

На другой день прибытия моего в Алексеевское мой батальон наряжен был в караул, и при вахтпараде смешное случилось происшествие. Командовал вахтпарадом майор Зенкевич, хорошо знающий фрунт прежней и новой службы. Игельстром приказал формировать из середины полдивизионную колонну, чего в павловском уставе не было, почему офицеры и забыли. Майор спросил: «Как прикажете? По-старому?» — «Как по-старому? Велите формировать колонну». Майор опять спросил: «Как прикажете?» Тут Игельстром вышел из себя, стал сам командовать старым и охриплым голосом; никто его не понимал; он выводил взводы и, наконец, приведя все в беспорядок, кричал: «Я несчастный! Государь исключит меня из службы, и этим я обязан буду этому полку». Подходил к Ланжерону и сказывал, как было в саксонской службе, где он был во время его служения там капитаном до вступления его в российскую службу, а тот отвечал, как бывало во французской службе. Кончилось на мне, что всему я виноват.