Василий Малкин - Карпатские орлы

Артиллерийский налет длился 10 минут и был удачным. Точно стреляла по танкам и самоходным установкам батарея иптап. Когда 1-й батальон пошел в атаку, одна из немецких самоходок горела. Черный дым поднимался в небо. Игнатьев бежал в цепи 2-й стрелковой роты, недалеко от Балова, и подбадривал бойцов.

Красноармейцы мчались вперед. Скоро они миновали прежние свои окопы и, не останавливаясь, устремились дальше, к реке. Вдали, метрах в трехстах впереди наших, виднелись немецкие солдаты. Они оставляли высоту и уходили туда, где надеялись спастись: перед рекой у них были окопы, блиндажи, долговременные огневые точки. Вражеский огонь по ротам Балова и Кудели нарастал. Его вели в основном с западного берега Ольши, из долговременных огневых точек «железного пояса» — старых укреплений польско-чешской границы. Мы несли потери. М. Г. Шульге пришлось наступление временно приостановить.

Погибших вынесли к НП батальона. Среди них находились Р. П. Куделя, Г. Я. Привалов, А. М. Руденко.

Закончился еще один день боев в районе Гожице. Тяжелый день. Полк потерял много крови, много жизней воинов. Гитлеровцы, предчувствуя неминуемый разгром, сопротивлялись с яростью обреченных. Немецкое командование отдало приказ: гарнизон каждой долговременной огневой точки обязан обороняться до последнего патрона. За соблюдением этого приказа строго следили фашистские офицеры. И нам приходилось кровью платить за каждый разбитый дот и дзот, бронеколпак, за каждую укрытую в подвалах домов пулеметную точку. Борьба шла ожесточенная. Но как ни сопротивлялся враг, день закончился серьезной победой нашего полка: мы продвинулись вперед.

17 апреля с наступлением темноты боевое напряжение спало, а потом на весь участок, где недавно бушевало пламя, пришла тишина. Лишь изредка прошуршит над головой снаряд, разорвется где-то вдали… По звукам разрывов фронтовики безошибочно определяли и калибр и вид стрелявших орудий — горькая наука войны! И снова тишина.

Но эта тишина была обманчивой. И ночью продолжалась кропотливая работа. Ночь коротка, а надо все успеть сделать до утра: принять новое решение для организации боя, создать необходимый боевой порядок, подвезти боеприпасы, подготовить оружие, накормить и напоить людей, эвакуировать раненых, похоронить погибших.

Командир полка, его штаб, политработники готовили подразделения к новому наступательному бою.

Истекший день подтвердил, что противник использует против полка значительное число танков и самоходных установок. Командир дивизии выделил полку усиление. Нам дали иптап. Это была большая сила в борьбе с немецкими танками. Надо было умело ее использовать. Нам, политработникам, предстояло поработать с личным составом, помочь бойцам быстрее преодолеть танкобоязнь, вселить в них уверенность в силу нашей противотанковой артиллерии, противотанковых мин, гранат, надежность глубокого окопа, в котором боец при умелых действиях оставался неуязвимым. Парторг полка Поштарук, агитатор Андрухаев, новый комсорг Морозов, замполиты батальона, парторги и комсорги подразделений проводили беседы о мерах борьбы с танками, выслушивали предложения.

Мне довелось поработать во 2-м батальоне, действовавшем на главном направлении. Комбат Луков инструктировал командиров рот, готовил их к утреннему бою, а мы с замполитом батальона Ботовым беседовали с красноармейцами. В 4-й роте я поделился своими впечатлениями о действиях отважных истребителей вражеских танков осенью 1941 года под Москвой, когда воинам Панфиловской дивизии приходилось уничтожать немецкие танки гранатами и бутылками с горючей жидкостью. И тогда защитники Москвы проявляли незаурядную силу духа. А сейчас, в 1944 году, у наших гвардейцев прибавились артиллерия, умение, опыт. Я посоветовал: необходимо полнее использовать эти возможности.

О предстоящих боях я решил побеседовать и с минометчиками, которые должны были поддерживать 2-й батальон. Перед встречей с ними я спросил комбата Лукова, как он оценивает действия командира минометной батареи Гусаченко за истекший день. Луков хорошо отозвался о нем: «Откровенно скажу, минометчики помогли моему батальону. Гусаченко хороший мужик, не подводит в бою».

Капитана Гусаченко я нашел невдалеке от западной окраины селения Гожице, на огневых позициях батареи. Все было подготовлено к бою. Батарейцы поужинали, многие улеглись спать тут же, вблизи минометов. Солдатская постель незамысловатая: шинель да что под руку попадется. Хорошо, если не сырая земля под боком. Кто-то из бойцов наигрывал на губной гармонике песенку, другой вполголоса подпевал.

М. Г. Гусаченко доложил о готовности батареи к бою. Мы разговорились. Я узнал, что перед войной он с отличием окончил Ростовское артиллерийское училище, лейтенантом прибыл в пушечную батарею нашего полка, начал командовать взводом. Несколько раз Михаил Гаврилович был ранен, но всегда из госпиталя возвращался к нам. Полк в полном смысле слова стал для него родным домом.

Отец, мать, восемь братьев и сестер Михаила проживали в селе Сидоровка, под городом Шахты. Была у него в Шахтах и любимая девушка, Надя. Михаил показывал мне ее фотокарточку. Живой, остроумный, черноглазый, он оживленно рассказывал о батарее, о своем сослуживце А. В. Румянцеве, которого знал с 1941 года и с которым крепко подружился, о других лучших людях батареи.

Ночью перед боем мы оформили наградные листы на 34 красноармейца и командира. К ордену был представлен и Гусаченко. Из 2-й минометной роты к награде представили командира минометного расчета Чайку.

Сержанта Чайку все знали как хорошего скрипача. В свободное время он брал в руки скрипку, с которой не расставался, и давал своим товарищам концерты, пользовавшиеся в роте большой популярностью. Но ценили сержанта главным образом за боевые дела.

— Недавно особенно хорошо потрудился наш Чайка, — рассказывал командир взвода лейтенант Лелетко. — Дело было так. Стрелковая рота не может продвинуться, гитлеровцы головы не дают поднять. Чайка по фашистам— несколько мин. Те — молчок. Пока Чайка с немцами «разговор ведет», рота несколько десятков метров пробежит и укроется, отдышится. Фрицы опять начинают стрелять. Чайка присмотрится, подготовит данные — и пошел палить из своих самоваров-самопалов. Стрелковая рота поднялась и — перебежку на новый рубеж, пока немцы молчат. И так метров двести Чайка вел роту своим огоньком. Вот он какой скрипач-музыкант…

Подвиг Чайки был отмечен боевым орденом. Награждены были и связисты — командир взвода связи 2-го батальона младший лейтенант Чуприненко, телефонисты Шахтинаров, Фролкин и Стельмах.

Скупые строчки фронтовых записей, сохранившихся у меня, напомнили: лишь в течение одного дня боя Шахтинаров под огнем противника устранил около 40 повреждений линии связи. 40 за день! Он же вынес с поля боя тяжело раненного командира. Стельмах и Фролкин за день боев исправили до 80 порывов на кабельной линии связи. Для телефонистов не было пауз в бою — они шли на линию связи в любое время, как только умолкал телефонный аппарат и командир требовал: «Связь нужна, немедленно связь!»