Василий Малкин - Карпатские орлы

С комбатом Луковым, его замполитом Ботовым обсудили вопрос о работе ротных парторгов. Отличные боевые вожаки. Представили к орденам Гусева, Маркова, Гришина. Александр Гришин представлен к ордену Славы I степени. Уверен, будет у нас полный кавалер ордена Славы.

19.04. Отличился красноармеец Тубрунек, крестьянин из Закарпатской Украины, — в 80 метрах от противника не раз проползал с боеприпасами. Рассказать закарпатцам.

Минометный расчет в составе Досанова, Нарханова, Бизюка уничтожил вражеский пулемет, рассеял до взвода гитлеровцев. Благодаря этому батальон смог продвинуться за дамбу. Поздравительные письма командира полка передали минометчикам и пулеметному расчету Радченко.

Проведена беседа со связистами.

Из 4 немецких самоходок, пущенных сегодня против батальона, 2 сожжены нашими артиллеристами.

20.04. Проведен ряд бесед в 5-й роте.

Представлено к наградам 26 человек.

21.04. Провел собеседование с товарищами, подавшими заявления в партию.

22.04. Участвовал в бою на западном берегу реки Ольши. После боя беседовал с красноармейцами 5-й роты. Рассказал им о подвигах гвардейцев батальона.

23.04. С товарищами, которые готовятся вступить в партию, провел занятия: «Устав ВКП(б) — закон жизни коммуниста».

Ночь на 24.04. Батальон — на марше. Нахожусь в пулеметной роте…»

Нам стало известно, что 22 апреля 60-я армия 4-го Украинского фронта заняла чехословацкий город Опаву и что это обстоятельство внесло существенную поправку в ситуацию, сложившуюся для нашего 3-го горнострелкового корпуса, а следовательно, и для нашей дивизии, ее полков. Для того чтобы полнее и точнее охарактеризовать обстановку в этот период, сошлюсь на воспоминания бывшего командующего 4-м Украинским фронтом генерала армии (впоследствии Маршал Советского Союза) А. И. Еременко. В своей книге «Годы возмездия» он пишет, что овладение Опавой позволило ему принять решение брать город Моравска Остраву не в лоб, а обходным маневром. Почему? «Брать в лоб, выкуривать засевшего там врага артиллерийским огнем и бомбовыми ударами авиации, — отмечает А. И. Еременко, — значило подвергнуть разрушению индустриальное сердце дружественной страны. Советские воины стремились вернуть чехословацкому народу его шахты, домны, мартены, заводы и фабрики, не причинив им ущерба, чтобы страна поскорее встала на ноги».

В соответствии с этим решением командующего была произведена перегруппировка войск. К исходу 29 апреля наши войска вплотную подошли к Моравска Остраве, расположившись для штурма города.

38-я армия должна была наступать с запада и юго-запада, 1-я гвардейская армия — с севера. Что касается нашего 3-го корпуса — он временно был выведен из оперативного подчинения 1-й гвардейской армии. Ему было приказано наступать с юго-запада в направлении Гуловчец, Витковице, Слатино. Корпус был усилен 322-й стрелковой дивизией. Наша 128-я гвардейская горнострелковая дивизия должна была наступать с западного берега Одера на город Забржек-на-Одере (часть Моравска Остравы).

В ночь на 24 апреля наш полк из района Гожице совершает марш в заданный район. Маршрут дивизии: Гожице, Пшув, Ратибор, Заудиц, Краварже, Сухе-Лезце, Гуловчец. Шел дождь. Марш был трудным. В пути полк находился до утра 25 апреля. Шли почти без отдыха — всего было несколько коротких привалов и одна четырехчасовая остановка, чтобы просушить одежду и обувь, немного поспать. Слабых и больных пришлось рассадить но повозкам. Весь основной груз, кроме личного состава, находился тоже на повозках. Жалоб на трудности марша я не слышал.

Под вечер полк переходил через реку Одер и село Крейценорт. Это было на стыке старых границ Польши, Германии и Чехословакии. Крейценорт — немецкий населенный пункт. Полк остановился недалеко от него. Впереди рвались снаряды. Надо было выяснить, как проскочить без потерь. Шульга забрался на своего коня и поскакал к разведчикам. Тяжелое, низкое, набухшее дождем небо давило на землю, на людей. Было бы совсем темно, если бы не багровый закат. Он, словно кровяная река, узкой полосой разлился по горизонту. Я стоял с товарищами на обочине дороги и смотрел на немецкое село, на его красные черепичные крыши с остроконечными башенками. Из села тянуло гарью, догорало какое-то строение. Кажется, знакомая, не раз уже виденная картина войны. И все же в этой картине было нечто новое: до сего времени горели советские города и села, польские, чехословацкие, теперь мы видели горящее немецкое село.

Мои мысли невольно перенеслись в родные края, в суровый 1918 год, когда родные братья ушли в Красную Армию, чтобы отстоять Советскую власть. В том же году отец вступил в одну из первых в стране сельскохозяйственных коммун. 17-летним парнем я вступил в Коммунистическую партию, чтобы в ее рядах строить социализм и коммунизм. И вот, когда Советская страна, никому не мешавшая и ни на кого не собиравшаяся нападать, пользовалась плодами своих мирных побед, в это время гитлеровская Германия обрушила на нее бомбы, танки, послала орды убийц и грабителей. Они разрушили тысячи городов, сожгли десятки тысяч сел. Своими чудовищными зверствами они хотели запугать мой народ, поставить его на колени. Не вышло!

Конечно, мы никогда не отождествляли и не отождествляем гитлеровских захватчиков со всем немецким народом. Мы едины во мнении с немецкими коммунистами, с их позицией, выраженной в воззвании Центрального Комитета Компартии Германии к немецкому народу. В этом документе, опубликованном 11 июня 1945 года, в частности, говорится: «Вину несут все те немцы, которые видели в политике вооружения «величие Германии» и приняли дикий милитаризм, марши и военную муштру за высшее благо для нации. Наше несчастье заключалось в том, что миллионы и миллионы немцев пошли на поводу нацистской демагогии, что яд звериной расовой теории «борьбы за жизненное пространство» смог отравить организм народа. Наше несчастье состояло в том, что широкие слои населения предали забвению чувство человеческого достоинства и справедливости и пошли за Гитлером потому, что он обещал им хороший обед и ужин за счет других народов в результате войны и грабежа».

…Глядя на немецкое селение, я сказал товарищам:

— Ну вот и дошли…

— Не все нашим плакать, пускай поплачут и фашисты, — отозвался парторг полка П. Г. Поштарук.

— Долго я шел до этого рубежа, — молвил Иван Нечесов.

— А что бойцы говорят? — спросил я.

— О, когда на привале объявили, что на немецкую территорию мы вступим вечером, только и разговору о том, что дошли наконец до гитлеровской Германии, теперь и войне скоро конец… Вспоминали, кто когда пришел на фронт, где воевал, у кого какой счет к фашистам, — рассказывал замполит батальона В. И. Ботов.