Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

Его другое возможное место рождения — слобода Кукарки Вятской губернии (ныне город Советск Кировской области), где отец занимался земледелием, проще говоря, был обычным крестьянином. Как и во всякой слободе, здесь жили и мещане. И здесь же — бывают такие совпадения — девять лет спустя (в 1890 году) у мещанина Михаила Скрябина родился сын Вячеслав, который в детстве «играл на скрипке, и весьма недурно, с большой, — как отмечал биограф, — силой чувства и выразительности», и который в зрелом возрасте сыграл под фамилией Молотов одну из ведущих ролей в сталинском ближайшем окружении, сменил в 1930 году Рыкова на посту главы правительства СССР.

Иван Ильич Рыков был обычным и в то же время не совсем обычным крестьянином. Надо полагать, он принадлежал к той части «мужиков», которые не смирились с судьбой, обладали жизненной энергией и стремились вырваться из нелёгкой доли. Сначала он пытался это сделать на убогом крестьянском наделе, затем, когда в пожаре погибли скот и урожай, решил испытать судьбу в городе, перебрался в Саратов.

Будучи человеком относительно грамотным, он пристроился здесь на какую-то службу, но неудачи его не покидали. Вскоре, в 1886 году, умерла жена. Иван Ильич женился вторично и предпринял ещё одно усилие «выбиться в люди», стал мелким торговцем. Очевидно, он пытался заняться торговопосреднической деятельностью, нередкой для тогдашнего Саратова — крупного центра хлебной торговли и мукомолья. Эта деятельность оборвалась внезапно. Будучи в 1890 году по торговым делам в Мерве, Иван Ильич умер от холеры, которая периодически выкашивала среднеазиатское население.

Позже в биографиях Рыкова будут писать: «Выходец из крестьянской среды». Формально это правильно и вместе с тем почти ничего не говорит о той действительной атмосфере семьи, в которой закладывались предпосылки формирования будущего революционера. Дело не просто в том, что его родители стали горожанами, стремясь выбиться в мелкобуржуазный, как говорят сегодня, слой городского населения, Иван Ильич скорее всего понимал значение для этого образования. Во всяком случае, из его шестерых детей почти все стали людьми образованными. Старший сын — Иван — «выучился на врача», родившаяся следом за ним Клавдия — «на фельдшерицу». Оба они впоследствии погибли в борьбе с эпидемиями во время гражданской войны. Двое следующих — Фаина и Алексей — также получили образование и ушли в революцию.

Примерно за четверть века до того демократ-шестидесятник Николай Шелгунов, характеризуя появление в пореформенной России интеллигентов-разночинцев — людей «разного чина», выходцев из низших социальных слоев, — точно подметил, что они представляют собой поднимающуюся кверху часть народа, имеющую в нем свои корни. Понятно, со времени Шелгунова к 80—90-м годам XIX века, о которых сейчас идёт речь, многое переменилось. Тем не менее сказанное им в своей мере приложимо к младшему поколению семьи вятского крестьянина и неудачливого саратовского горожанина Ивана Рыкова. Стремление «подняться кверху» определило путь к учению, достижению «положения» посредством получения образования, а нелегкость этого пути, который нужно было преодолеть в борьбе за повседневное существование, рассчитывая только на собственные силы, способствовала жизненной закалке и, что немаловажно, сохранению связи со «своими корнями».

После смерти отца младшие Рыковы оказались в тяжелом положении. Судьба девятилетнего сироты гимназиста Алёши могла оказаться драматической, если бы не поддержка старшей сестры Клавдии, которая к тому времени устроилась в саратовскую контору Рязано-Уральской железной дороги. Впрочем, уже с тринадцати лет гимназист-пятиклассник начал прирабатывать уроками, а два года спустя такой приработок обеспечил ему самостоятельное существование.

Конечно же, на платное репетиторство («уроки») брали не всякого гимназиста, тем более тринадцатилетнего. Молодой Рыков учился на пятерки. Хотя саратовская мужская гимназия и относилась к числу старейших (она была основана в 1820 году путем преобразования возникшей ещё в 1786 году школы, в которой позже обучались главным образом солдатские сыновья — кантонисты, находившиеся на казённом обеспечении), вряд ли она выделялась среди других провинциальных учебных заведений такого типа; как и все они, гимназия несла на себе печать казёнщины. Тем не менее в её стенах Рыков получил основательное общее образование, грамотность, знание языков, увлеченно занимался математикой, физикой, естествознанием. Возможно, именно это привело его к раннему (в двенадцатилетнем возрасте) разрыву с религией — поступку в наши дни вроде бы естественному, а по тем временам далеко не заурядному, тем более что он означал неприятие основного мировоззренческого предмета гимназического образования. Конечно, при этом внешний декорум сохранялся: сдача экзаменов по закону божьему была неизбежна.

Успешно сдавал Рыков экзамены и по истории — главному обществоведческому предмету. Отечественную и всеобщую историю он, как и все гимназисты (в том числе и учившийся на десяток лет раньше его симбирский гимназист Владимир Ульянов), «проходил» по учебникам историка-монар- хиста Дмитрия Иловайского. Но не оказали ли они прямо противоположное действие, не вызвали ли желание заглянуть за их искусственные дворянско-охранительные шоры? Давно замечено: ложь истории, какими бы мотивами она ни определялась, в конечном итоге приводит не к тем результатам, которые от неё ждут. Во всяком случае, Рыков рано пристрастился к чтению книг и статей по общественно-политической тематике.

Учение, чуть ли не сызмальства сочетавшееся с заботами о пропитании, конечно, наложило отпечаток на его ранние годы. Но детство и юность, как известно, способны не замечать многие невзгоды. Было разное — и мальчишеские игры, и летние поездки в деревню, и освоение своей малой родины — Саратова, точно бегущего к Волге. И сама Волга… Уже через много лет Алексей Иванович, несомненно, читал опубликованные в первомайских «Известиях» за 1927 год поэтические строчки Петра Орешина: «Как Саратов над горой стоит, куполами да зарёй горит. Волга машет рукавом, волной, да сияет роковой луной…»

Какие ассоциации это могло вызывать? Разные, и, конечно же, не только связанные с безмятежным блеском куполов

Старого Троицкого собора и церквей. Впрочем, не стоит игнорировать и эти приметы Саратова конца XIX века с его несколькими десятками православных храмов, раскольничьими молельнями, римско-католическими и лютеранскими соборами, мечетью и синагогой. Эта смесь вероисповеданий по-своему говорит о торгово-перевалочном центре, развившемся в хлебном низовье Волги в пореформенный период. За треть века, прошедшие после отмены крепостного права в 1861 году, численность жителей Саратова удвоилась и, по данным того времени, достигла в 1895 году 126 тыс. человек.