Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

Его возникновение (именно как пролетарского государства) является, на наш взгляд, результатом сложного, диалектически противоречивого взаимодействия указанной потенциальной тенденции (или возможности, альтернативы) мирового развития и внутренних, то есть собственно российских, общественных процессов, на протяжении длительного времени неотвратимо подводивших огромную и разноликую империю к всеобщему мощному социальному взрыву, действительно великой по своим масштабам, глубине и детонирующей силе революционной бури.

Поскольку это наше «теоретическое отвлечение» связано с сугубо практической и относительно узкой задачей — общей характеристикой времени Рыкова и деятельности его поколения революционеров, — ограничимся констатацией приведенного положения. Следует, однако, подчеркнуть, что первая составляющая названного взаимодействия сохраняла свою силу не только в 1917-м и ближайшие гады, но своеобразно сказалась в дальнейшем. Немалое время сохранявшаяся у некоторых высших руководителей партии и страны надежда на возможность «мировой революции» (председатель Исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьев даже прогнозировал её «точную дату» — 1927 год) серьезно сказывалась на проведении разработанной Лениным в начале 20-х годов политики мирного сосуществования, порождала определённый дуализм во внешних сношениях, способствовала известной изоляции единственного в мире Советского государства и проявлению сталинской автаркии 30-х — начала 50-х годов.

Что касается другой составляющей — общественного (социально-экономического, культурного, национального и т. д.) развития Российской империи к 1917 году, — то её едва ли не исключительное воздействие на последующие катаклизмы российской революции вряд ли могут вызывать сомнение. Именно она в значительной мере определила характер и специфику Великой борьбы 1917–1920 годов в конкретных условиях России, что привело к началу завязывания тогда ряда «узлов», в последующие десятилетия превратившихся, в общем-то, в единый «узел» взаимосвязанных противоречий нашего развития, который, как мы понимаем сегодня, развязать совсем не просто.

Поэтому об эпохе 1917–1920 годов здесь надо сказать чуть подробнее — именно тогда стало формироваться многое из того, что затем постоянно будет сказываться на деятельности Рыкова, когда он встанет во главе Советского правительства.

Сейчас порой можно встретить утверждения о «преждевременности» пролетарской революции в России, якобы изначально, а значит, органически присущих ей негативных чертах и т. п. Как это ни парадоксально, они в какой-то степени порождены нашей исторической литературой, наиболее обильной именно о времени 1917–1920 годов и вместе с тем почти сплошь односторонней в освещении и анализе этого времени.

Вот уже более полувека, с той поры как с печатных машин был снят первый тираж «Краткого курса», мы рассматриваем события 1917–1920 годов, в сущности, по единой (с теми или иными модификациями) схеме: период подготовки Великой Октябрьской социалистической революции (весна — осень 1917 года), период победы Великой Октябрьской социалистической революции (октябрь — ноябрь 1917 года), период упрочения Советской власти (конец 1917 — весна 1918 года), период гражданской войны и интервенции, нередко, как отмечалось, добавляя «иностранной» (лето 1918–1920 год, иногда этот период продлевается до весны 1921 и даже до 1922 года). Повторим ещё раз: эта общая схема имеет те или иные варианты, что, однако, не меняет её сущности.

А сущность её — в односторонности, видении всех многообразных и противоречивых событий только в одном ракурсе и вольном или невольном «подчинении» их лишь одной проблеме — истории установления и утверждения Советской власти. Бесспорно, это центральная проблема той эпохи. Однако абсолютизация и искусственное вычленение её привели к тому, что мы рассматриваем всю эту многогранную эпоху, сидя, образно говоря, лишь на одной стороне баррикад, а если и касаемся проблем «другой стороны», то видим их опять же с точки своего сидения. Да, баррикады были, но они не раз перестраивались, менялись группировки сил, на которые действовали многообразные факторы, видоизменяя ход событий, диктуя и навязывая свою волю и тем, кто сидел на «нашей стороне» баррикад.

Представляется, что пришла пора разработки действительно всеобщей и целостной в своем многоцветий картины той переломной эпохи российской истории, выявления новых ракурсов взгляда на неё и синтеза всех соткавших её противоречивых событий.

Один из таких ракурсов может быть, по нашему мнению, определён на основе практически не применяемого в исторической литературе ленинского методологического положения о том, что эпоха 1917–1920 годов являлась для России эпохой гражданских войн, то есть наивысшего обострения борьбы общественных классов, в ходе которой решался с оружием в руках вопрос об экономических условиях их существования. Действительно, вся эта эпоха представляет собой серию, а лучше сказать, почти непрерывную цепь гражданских войн, в каждой их которых изменялась расстановка и соотношение социальных сил, цели, задачи и формы их борьбы, степень и методы иностранного вмешательства в схватку общественных классов, основной линией которой стало столкновение буржуазии и пролетариата.

Если рассматривать события именно так, то Февральская революция 1917 года предстает как реализация предсказанной большевиками неизбежности превращения империалистической войны в гражданскую. Эта гражданская война была непродолжительной и завершилась свержением самодержавия. Однако уже в ней был заложен зародыш будущих схваток, быстро вызревавший в непрестанных революционных кризисах лета и осени 1917 года. Таких кризисов, если их рассмотрение не ограничивать только политическими кризисами Временного правительства, было не три, а по крайней мере пять. Предпоследним из них стал корниловский мятеж, подведший страну к черте новой гражданской войны, являвшийся фактически попыткой буржуазии начать её, последним — общенациональный кризис осени 1917 года, на гребне которого победила пролетарская революция.

В ответ на это отброшенные от власти классы развязали сразу после Октября открытую гражданскую войну, которая в три-четыре месяца оказалась победной для Советов. Вместе с тем именно в то время началось прямое иностранное вмешательство во внутренние дела Советской страны. Вооружённая борьба внутренней контрреволюции превратилась в спутницу интервенции, без которой она была бы обречена на быстрое затухание.

Эта комбинация внешних и внутренних антисоветских сил определила затем новую, наиболее ожесточённую и длительную схватку, которую и принято выделять как период гражданской войны и интервенции. Здесь тоже были свои этапы и социальные перегруппировки, острейшие коллизии.