Дмитрий Шелестов - Время Алексея Рыкова

Утверждение такого принципа не было для Рыкова пропагандистским приемом. Он полностью разделял ленинское положение о том, что главным аргументом в соревновании двух общественных систем — социализма и капитализма — являются успехи внутреннего развития СССР. «Никакой пропагандой и агитацией, — говорил Алексей Иванович, — ничего не сделать, если это не подкрепляет объективная жизнь страны». И добавлял: «Наша крепость, особенно в настоящий момент, — в нашем внутреннем строительстве».

Так, предельно сжато, но исчерпывающе он определил в год вступления на пост главы правительства направление всей своей последующей деятельности. Она шла в период становления и упрочения многонационального Советского государства — СССР. Позже Рыков шутливо заметит, что в нем слились два человека — «общесоюзный» и «республиканский», — имея в виду совмещение руководства правительствами СССР и РСФСР. Но и во втором случае слившийся в нем «человек» представлял весь многообразный национальный спектр Российской Федерации.

Выше мы уже говорили, что в послеоктябрьский период Рыков — в ту пору председатель ВСНХ — сразу выступил сторонником уничтожения национальных привилегий, за полное равноправие народов. Теперь, на посту «красного премьер-министра», он деятельно включился в повседневную работу, направленную на развитие всех национальных районов страны. Его слегка сутулую фигуру видели изыскатели трассы Турксиба («смычка сибирского хлеба и среднеазиатского хлопка»), в котловане будущей плотины Днепрогэса («Даёшь белое золото!»), во многих других районах союзных и автономных республик.

Он реалистически трезво оценивал трудности хозяйственного и культурного развития республик. «Добились ли мы, — говорил он в год десятилетия Октября, — на деле равенства — в отношении хозяйственного развития, культуры, благосостояния населения и т. д. — наций, населяющих территорию Советского Союза? Едва ли кто будет оспаривать, что этого ещё нет и до сих пор, несмотря на то что революционный период продолжается уже десять лет. У нас, конечно, нет юридически бесправных народностей, но экономическая и культурная разница в положении различных национальностей нашего Союза до сих пор ещё не изжита, а без этого не может быть полного, фактического равенства народностей».

Эти слова были произнесены Рыковым в праздничном зале Таврического дворца, когда он стоял около диаграммы, линии на которой, переломившись, вроде бы победно устремились вверх, к «довоенному уровню». Но докладчик прекрасно сознавал, что если для страны в целом последний — всего лишь уровень «среднеразвитости», то для многих её национальных районов это уровень отсталости и нищеты.

Работа по поднятию, как говорили тогда, национальных окраин была неотделима от развития промышленных районов страны, забот о российской деревне, решения всех многообразных проблем, находившихся в поле зрения главы правительства. Когда будут изучены материалы его Секретариата, выявится широчайший круг людей, с которыми постоянно общался Рыков, решая эти проблемы. В его кабинете бывали украинец Влас Чубарь и грузин Мамия Орахелашвили, узбек Файзулла Ходжаев и белорус Александр Червяков, туркмен Недирбай Айтаков и другие советские работники союзных и автономных республик. Но, понятно, сюда приходили не только представители национальных районов и ответственные работники. Рыковский кабинет видел рабочих-металлистов Москвы и Ленинграда, донецких углекопов, сибирских или иных кооператоров, посланников деревенского люда, а иногда и «социально чуждых», по терминологии некоторых партийцев, нэпманов — ведь с ними тоже приходилось решать некоторые вопросы на высшем уровне.

Об одной категории работников, с которыми Рыков постоянно и тесно общался и которых в массе поддерживал, что было по тем временам совсем немаловажно, нужно сказать особо. Речь идёт о старой интеллигенции, специалистах, трудившихся на предприятиях, в кооперации, в хозяйственном и плановом аппаратах и в земельных органах. Несмотря на то что в их числе были бывшие меньшевики (главным образом в ВСНХ и Госплане) и эсеры (преимущественно в республиканском Наркомземе), Рыков неуклонно проводил линию на сотрудничество со старыми специалистами, определённую и начатую им воплощаться ещё в 1918 году. Став главой правительства, он вскоре четко заявил на съезде Всероссийской ассоциации инженеров:

«В наших условиях специалист, инженер, человек науки и техники должен обладать полной самостоятельностью и независимостью выражения своих мнений по вопросам науки и техники, и никакое подслуживание ни к общественности, то есть боязни испортить отношения с рабочими, ни к администрации в этих вопросах недопустимо. Полная самостоятельность суждения в этой области должна быть обязательна для каждого специалиста, который искренне хочет работать над переустройством хозяйства в соответствии с данными науки. По вопросам науки и техники должна быть полная искренность, независимость суждений».

«Шаляпиными в области промышленности» образно и вдохновенно называл Алексей Иванович высококвалифицированных «техников» — инженеров, людей науки и культуры. Нетрудно представить, с какой внутренней болью и возмущением воспринял он постепенно нараставшие в конце 20-х годов гонения на них. Не прошло и нескольких месяцев после его выступления в декабре 1927 года на XV партсъезде, как выяснилось, что он категорически против увеличения «населения тюрем» путем репрессий против специалистов.

«Рыков во время шахтинского дела, — сообщил XVI съезду Орджоникидзе, председатель ЦКК (и кстати, заместитель Рыкова по СНК СССР), — очень решительно выступил против той установки, которая была дана ЦК в отношении создания своих технических кадров. Он, помню, пришел на заседание Политбюро, принес целую кипу выдержек из писаний [! — Д.Ш.] Владимира Ильича о специалистах и стал доказывать, что то, что мы предлагаем, — неосуществимо, что Ильич указывал, что без буржуазных специалистов нам не обойтись, не построить нам социализм и т. д.»

Тут, как говорится, добавить нечего. Что могли значить решительные выступления Рыкова, если и ленинские «писания» (подчеркнем, не только по данному вопросу) были отодвинуты Сталиным и его окружением в сторону? И ещё вопрос, на этот раз предположительный. Не оказался ли следующий крупный политический процесс — по делу «Промпартии», — сопровождавшийся ожесточённой кампанией против «спецов», в числе последних причин, заставивших Алексея Ивановича покинуть пост главы правительства, — ведь то и другое произошло почти одновременно, в декабре 1930 года? Во всяком случае, с назначением его преемника осуществилось почти полное изгнание из народного хозяйства и государственного аппарата более или менее крупных старых специалистов, а в 1931 году не заставил себя ждать и третий «судебный» процесс, фактически направленный против них, — дело «Союзного бюро меньшевиков».