Василий Козлов - Люди особого склада

В конце февраля 1943 года я вернулся из своей поездки в Москву. Доложил в ЦК ВКП(б) о своих встречах с рабочими и начал собираться в Минскую область. Намеревался вылететь немедленно, но снова задержался. В Москве шла подготовка к Третьему Всеславянскому митингу. Мне поручили выступить на нем от имени партизан Минщины. Кроме меня, выступали народный поэт Белоруссии Якуб Колас, народная артистка СССР и БССР Л. П. Александровская и другие.

Перед отъездом мы снова встретились с товарищем Пономаренко. Начальник Белорусского штаба партизанского движения П. 3. Калинин принес ориентировочный план операций по разрушению основных коммуникаций на территории Белоруссии. Это был план тех грандиозных операций, которые потом стали называться «рельсовой войной» и вошли в историю под этим названием.

— Вот одно из мероприятий, вытекающее из указаний Политбюро, — сказал товарищ Пономаренко, показывая этот план. — Обдумайте все на месте, взвесьте каждую деталь. Центральный Комитет КП(б)Б и штаб партизанского движения твердо полагаются на вас.

Через некоторое время я нагрузил свои самолеты (мне дали несколько самолетов) и вылетел на Минщину. Как раз к этому времени вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении белорусских партизан. Мне было поручено вручить награды партизанам. Кроме других ценных грузов, я взял с собой и несколько сотен орденов и медалей.

Самолеты благополучно приземлились на нашем аэродроме. Какое радостное событие! Не так давно светлой мечтой было получить весточку из Москвы хотя бы по радио. Теперь же на острове опустилось сразу несколько самолетов. И хорошие новости привезены из родной столицы, и нужные грузы доставлены. А сколько здесь было крылатых гостей до прилета нашей эскадрильи! Сколько вывезено отсюда детей-сирот и раненых партизан! Сколько привезено сюда ценных грузов для наших отрядов! Почти каждую ночь опускались на аэродроме самолеты. Специальная аэродромная команда дежурила круглые сутки, как на большом, боевом аэродроме.

Мы прилетели домой на рассвете. Вершины деревьев слегка обозначались на фоне чистого неба, а нижние ветви и стволы были еще окутаны мраком. Была как раз соловьиная пора. Многоголосые песни разливались по лесу звонким мелодичным эхом. Могло показаться, что здесь не военный партизанский лагерь, не вражеский тыл, а мирное и живописное место отдыха.

Но достаточно было посмотреть в лицо хоть одному человеку, и становилось ясно, что жизнь здесь нелегкая.

Группа людей спешила к самолету. Первым подошел ко мне Иосиф Александрович Бельский. Он заметно похудел, лицо вытянулось, щеки впали. Вместе с Мачульским Иосиф Александрович руководил все эти месяцы деятельностью обкома и соединения. Подошли Варвашеня, Долидович, Боровик, Луферов, Сергей Жуков, начальник оперативного отдела штаба Казимир Пущин, Александр Жуковский и несколько командиров отрядов. Вокруг стояли партизаны. В предрассветном тумане трудно было всех разглядеть. Я тосковал по этим людям, как по родной семье, и теперь мне хотелось броситься каждому в объятия, пожать каждому руку.

После первых радостных приветствий меня попросили хотя бы коротко рассказать о Москве и встрече в Кремле. Времени у меня было мало, да и люди устали, и я хотел ограничиться коротким сообщением. Но скоро выяснилось, что тут несколькими словами не отделаешься. Не удовлетвори партизан сейчас же, не расскажи обо всем, что знаешь, — обидятся. Да и какое я имею право не пойти навстречу страстному желанию своих боевых товарищей? Ведь это они послали меня в Москву и от их имени говорил я с членами Политбюро.

Я сказал, что в Центральном Комитете ВКП(б) знают о героических делах белорусских партизан и члены Политбюро шлют им свой братский, сердечный привет. Партия и правительство высоко оценили славные боевые подвиги народных мстителей: многие командиры и партизаны, а также рабочие, колхозники, работники науки и культуры, которые активно помогали партизанам, награждены орденами и медалями, некоторым присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Наказ партии — бить врага еще сильнее, еще активнее помогать Красной Армии. Чем сильнее и согласованнее будут удары с фронта и с тыла, тем скорее наша родная советская земля будет освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Когда я сказал, что члены Политбюро просили меня передать партизанам и всему белорусскому народу, что Красная Армия скоро вернется к нам, могучее «ура» прокатилось по лесу. Послышались возгласы: «Да здравствует Красная Армия!», «Смерть немецким оккупантам!»

Пока я говорил, не прерывали, слушали с огромным, напряженным вниманием, а потом посыпалось столько вопросов, что я едва успевал отвечать.

Уже совсем рассвело, а наша беседа все еще продолжалась. Редел и рассеивался туман, и я все яснее различал на площадке знакомых и близких мне партизан. Вот шагах в десяти от меня стоит и радостно улыбается наш радист Володя Февралев. Тот самый Февралев, который вначале нередко спорил со мной, ко всему относился недоверчиво, а потом искренне, по-сыновнему привязался ко мне, и мы стали друзьями. Я вспомнил, что перед моим вылетом в Москву он передал самодельный конвертик и просил переслать письмецо по заветному адресу. Я кивнул ему головой: мне приятно было, что не забыл выполнить его просьбу.

После встречи на аэродроме я сел на коня и направился в штаб соединения, чтобы скорее войти в курс дела и начать выполнять свои обязанности. Со мной порхали все штабные работники и человек десять командиров и комиссаров отрядов. Дорога в штаб лежала через деревни нашей зоны: Старосеки, Калиновка, Загалье, совхозы «Сосны», «Жалы». До штаба несколько часов хорошей езды, но приехали только под вечер. В каждой деревне приходилось надолго задерживаться. Стоило только показаться на улице, как сразу же вокруг нас собирались люди. Они окружали нас плотной толпой и просили побыть с ними хоть одну минуту и рассказать о Москве. Обычно такая «минута» тянулась два-три часа, но зато на лице у каждого светились счастье и уверенность в победе.

В деревни нашей зоны нередко проникала лживая фашистская пропаганда. В фашистских листовках писалось, что немцы окружают Москву, а в Ленинграде не осталось ни одного живого человека. И я понимал, что встретиться с человеком, который только что прилетел из Москвы, было величайшей радостью и жизненной необходимостью для колхозников. Все, что я рассказывал, воспринималось с глубокой верой и передавалось из уст в уста. На другой день по районам разнеслась весть: «Красная Армия скоро вернется на Беларусь».

Мне пришлось почти каждый день встречаться с партизанами и населением городов и деревень. Я считал своим долгом выступать перед народом как участник приема в Москве, передавать людям наказ партии и правительства. Собрания каждый раз были многолюдными, интерес слушателей — огромный. Я чувствовал, как нелегко удовлетворить эту необыкновенную жажду людей узнать как можно более подробно о жизни в советском тылу, в Москве и Ленинграде.