Леонид Дядюченко - Какая она, победа?

долю.

На следующий день подошла группа Галкина.

—Тимофеич, беда опять.

Галкин опустился на рюкзак, закрыл голову руками и долго сидел, не

двигаясь, не произнося ни слова. Для него это была полнейшая

неожиданность. Все молчали. Всем тяжело. А тяжелей всех Виктору, ему

идти вниз с этой вестью, лететь в Москву, принести ее в дом Сулоева, Римме

Сулоевой...

—Что делать дальше, Тимофеич? Ребята на пределе.

Галкин отнял руки от лица.

—Не могу приказывать, Толя. Но сколько сможете, еще спустите.

С Галкиным ушли вниз все больные. Оставшиеся тщательно разболтали

в снеговой воде предпоследний брикет сублимированного супа,

подкрепились таким образом и вновь впряглись в работу. Так добрались до

пика Парашютистов и отсюда, с края плато, попытались связаться с лагерем.

Лагерь не отвечал. Оставалась еще одна надежда — заброска на 5800. Но она

оказалась пустой, теперь и вовсе на плато нельзя было задерживаться, теперь

надо было думать о живых.

Тело Сулоева оставили под пиком Парашютистов. В том самом месте,

где год назад Валя и «док» Шиндяйкин стояли у палатки с больным

Бессоновым и думали, как быть. . Попрощались, обложили ледяную нишу

плитами камня, начали спуск. Очень помогли прошлогодние перила, а на

5300 их встретил «док» Шиндяйкин. «Док» тащил целый рюкзак продуктов.

Они тут же этот рюкзак опустошили, но сил за эти дни было отдано столько,

что и после еды они спустились с ребра и пересекли ледник Фортамбек лишь

с несколькими привалами, а на высокую морену, к палаткам базового лагеря

198

шли так бесконечно долго, как, пожалуй, никто из них еще никогда и нигде

не ходил.

...Кончился август. Пора было улетать по домам. На исходе и отпуска и

действия всяческих продлений и освобождений, а они все еще сидели на

поляне «Буревестника» и ждали Галкина. Ждали Римму Сулоеву. Ждали ее

решения — снимать с плато тело Валентина или все же отложить эти работы

на будущий год.

Прилетел вертолет, из него вышли Галкин и Римма Сулоева. Первый

удар женщина уже пережила и теперь старалась держаться так, как того

невольно требовали и эти суровые горы, и эти черные от ожогов памирского

солнца лица мужчин, последних, кто слышал, кто видел ее мужа. Врач по

профессии, мастер по туризму, она много ходила по горам и все понимала.

Ей не нужно было говорить о состоянии этих людей, а стена была перед

глазами. Она медленно обошла поляну «Буревестника», остановилась у

громадного валуна, глянцевого от пустынного загара, сказала, что, если на

будущий год Валю все-таки снимут с плато, она хотела бы похоронить его

здесь, над Фортамбеком.

Собрали рюкзаки. Пошли к вертолету.

Галкин долго жал руку, благодарил за все то, что было сделано на плато,

просил не забывать, заезжать в Москву, словом, не пропадать. Конечно,

будущим летом экспедиция фактически не состоится, надо будет отдать

последний долг тем, кто остался на пике Ленина и здесь, на плато, но уж

через год готовьтесь! И Галкин поднял вверх два растопыренных пальца —

шутливый мальчишеский вызов судьбе, задиристый жест полузабытых сту-

денческих времен — виктория! Победа!

199

ВЫСТОЯТЬ!

Кара-Куль встретил Балинского своими сюрпризами. Тотчас отправился

к Бушманам — повидаться, выразить сочувствие, спросить, вдруг он может

что-нибудь сделать, хоть чем-нибудь помочь. Всего, кажется, насмотрелся на

Памире, да и жив Бушман, могло быть хуже, чудом ведь отходили! А увидел

Диму и расстроился донельзя, будто снова пережил и десант и фирновое

плато, таким близким, таким похожим все показалось.

Другая новость была повеселей. Ну наконец-то! Наконец-то положили

первый бетон! Всегда казалось, что вот уж где не будет большой проблемы

— скальное основание под плотину подготовить, стоит только на левый

берег посмотреть! Отшлифованный монолит, все готово! А провозились два

года. Целых два года! Да и этот первый бетон положили, можно сказать,

нахрапом, опережая готовность всего основания, с трудом выкроив для

почина более-менее сносный блок. Лишь бы сдвинуться с места! Подбодрить

себя, стройку этой очередной ступенькой к далекой цели. Был, конечно, и

расчет. Так сказать, маленькая хитрость. Ведь чем скорей заявят они о себе

официальным началом укладки плотины, тем скорее их стройку начнут

принимать всерьез. Вот ведь еще о чем приходится думать — они постоянно

сидят без цемента!

Играл оркестр, пестрели транспаранты, люди бросали «на счастье» часы,

монеты, вмуровали памятную плиту. Любители сувениров подчас сражаются

за автографы и обломки клюшек, за улетевшие в публику шайбы и мячи.

Здесь рвали «на память» ремешки от брошенных под бадью часов, а

накладная на первый куб исчезла бесследно, так что пришлось выписывать

дубликат. И не один. Аппетит приходит во время еды, а Беник Майлян, в

чьем личном архиве всплыла через несколько лет эта реликвия, не был по

натуре своей единственным болельщиком, тем более болельщиком

Токтогульской ГЭС.

Мастером смены в тот памятный для стройки час заступил Леша

200

Каренкин. Это не ошибка, мастером был именно он, бывший бригадир

верхолазов-монтажников, успев до начала «бетона» проработать в новой для

себя должности лишь несколько дней. Опять к самому началу поспел. Как и с

оборкой склонов. Сплошное везенье, дикое счастье или что там еще, вполне

подкрепленное «корочками» — дипломом об окончании строительного

техникума. Да, он окончил строительный техникум. Написал диплом по

девятиэтажному жилому дому, защитил, и вот, пожалуйста, молодой

специалист. Хоть начинай все сначала.

Бушман надоумил за учебу взяться. Прямо-таки заставил Дмитрий

Владимирович, чуть ли не силком приводил. Да и не только Бушман, сама

стройка взяла за шиворот, куда деваться. Оборка склонов шла на убыль,

половина людей в бригаде — классные монтажники, как командовать такими

людьми, если сам как был оборщиком, так оборщиком и остался?

И еще одно обстоятельство помогло — учиться-то нравилось, вот в чем

дело! Группа нравилась. Заниматься всем вместе нравилось, над курсовыми

коллективом за полночь корпеть. «Пацанов» мало было, все больше «ста-

рички», бригадиры, мастера, люди семейные, работяги со стажем, так что и

понимали друг друга и помогали, сдружились все-таки! Преподаватели

нравились. Это были свои же инженеры, со стройки, днем по работе то и

дело виделись, вечером в аудиториях сходились. Трудно было, они

понимали. Не в том дело, что поблажками задабривали, жалели по-свойски,