Светлана Богословская - Капкан для птиц

Меня постарались побыстрее сбагрить из изолятора в СИЗО, то есть в тюрьму. До сих пор не могу понять, откуда у меня брались силы. Я немного отошла от удара по голове и синяков на теле. Надежды на освобождение у меня уже не было, все иллюзии мне развеял Леха. Я старалась не думать ни о чем. Ни о хорошем, ни о плохом. Единственная мысль, оставшаяся в голове, была та, как будто мамина: «Мы пройдем этот путь достойно». Мне эта фраза была сказана свыше. Подобная ситуация в моей жизни уже случалась однажды, после развода с мужем. Я уже была знакома с Вячеславом, у нас завязались довольно крепкие отношения, а я продолжала вспоминать свою бывшую любовь. И как-то говорю Вячеславу:

— Не смогу я, наверное, жить с другим мужчиной. Уйду в монастырь.

— В монастырь так в монастырь.

Он исполнял все мои желания. Упаковал вещи, сложил в машину и повез меня в монастырь. Я поговорила с настоятельницей. Вячеслав стоял рядом и слышал весь разговор.

Настоятельница спросила:

— А почему в монастырь?

— Меня бросил муж.

— А что за мужчина рядом с вами?

— Просто знакомый.

— Просто знакомый? — переспросила монахиня.

Еще я ей рассказала о детях, о родителях. Она молча выслушала меня и сказала, что не дает мне согласие на жизнь в монастыре. Сказала, что нужно идти в мир, что в миру у меня очень много дел. «Подумайте хорошенько о своих близких, детях, родителях и об этом мужчине, которого вы назвали “просто знакомым”».

Я поблагодарила настоятельницу, и мы с Вячеславом вышли из монастыря. На душе стало значительно легче. Самое интересное заключается в том, что я не помню ничего из этого разговора, его содержание мне пересказал Вячеслав. Помню, что на мои слова «меня бросил муж» кто-то ответил: «Он тебя не бросил, он тебя потерял». Я была убеждена, что эти слова сказала мне монахиня. Но Слава не слышал этих слов. И я поняла, что эти слова были сказаны свыше. Вот и теперь, второй раз в жизни, я услышала фразу: «Мы пройдем этот путь достойно». Меня эта фраза держала и не отпускала, не давала расслабиться…

Я поглядела в зеркало. На меня зло воззрилась морщина на лбу, морщинки под глазами косились и гримасничали. Голову обрамлял серебристый венец. Седина у нас в роду ранняя, я давно не обхожусь без краски для волос, а тут волосы отросли, и седина сразу бросилась в глаза. Я — женщина. Пусть уже не очень молодая, бальзаковский возраст (расцвет женщины наступает, когда у мужчин начинается болдинская осень). Только почувствовала вкус жизни — и вот на тебе! Тюрьма. Если всю обиду и боль пропускать через себя, организм просто разорвет на куски. Срабатывает защитный механизм: это не я, это не со мной, я сторонний наблюдатель, изучаю вопрос со стороны. А изучая вопрос, люди сами себя загоняют в подземелья, заходят в клетку с тигром, летят в космическом корабле. Разве им не страшно? Неизвестность… Страх… И в то же время адреналин, вещество, которое можно вводить в организм в любых количествах, никогда не возникнет передозировки. Он больше полезен, чем вреден. С этой мыслью, поборов страхи, приведя себя в порядок, покрасив волосы, надев белоснежный костюм фирмы Adidas и взяв в руки спортивную сумку, я отправилась в тюрьму, пытаясь оставаться сторонним наблюдателем.

— А давай поиграем в слова, — сказал мне Леха, пытаясь отвлечь от грустных мыслей. — Называй слово. А я буду тебе говорить, что оно означает.

Он знал, конечно, расшифровку не всех слов, но некоторые версии были очень интересными.

Хлеб — хранить любовь единственную буду. Кот — коренной обитатель тюрьмы. SOS — спасите от суда. Слон — смерть легавым от ножа.

— Леха, пусть все живут, легавые тоже. Никого убивать не надо. Ты больше никого не будешь убивать?

— Буду, — уверенно ответил мне Леха. — Но не физически, а морально, без ножа, словами.

— И это не нужно.

— Ты права. Не замечать — вот лучший метод. Идет твой враг, но ты его не замечаешь. Только не получается. Вымораживают они. Просто выпрашивают, чтоб им по морде дали. Знаешь, как трудно удержаться, когда вымораживают?

— Волю тренируй, — посоветовала я Лехе. — Давай дальше в слова.

Игра мне понравилась.

— А вот еще про Аленку, про стрелы Амура, про нашу любовь. Амур — ангел мой ушел рано.

Леха опять задумался.

— Давай о чем повеселее. Яхта — я хочу тебя, ангелочек! Елка — его ласки кажутся ароматом. Лес — люблю ее сильно. Луч — любимый ушел человек. Пиво — прости и вернись обратно. Вино — вернись и навсегда останься. Дно — дайте немного отдохнуть. Арбат — А Россия была. А теперь? Бог — был осужден государством. Босс — был осужден советским судом. Вермут — вернись, если разлука мучает уже тебя. Вор — вождь Октябрьской революции. Зуб — здорово, урки, блатари. Ирис — и раб, и стукач. Клен — клянусь любить ее навек. Крест — как разлюбить, если сердце тоскует? Леди — люблю, если даже изменит. Мир — меня исправит расстрел. Туз — тюрьма у нас забава. Христос — хочешь, радости и слезы тебе отдам, слышишь?

— Какой стиль! Какая архитектура! Интересно, кто все это создал? — сказала я, восторженно рассматривая сводчатые потолки старинной тюрьмы.

Наверное, я нелепо выглядела в белом, в кепке, со спортивной сумкой. Из-за решетки раздалась фраза, явно в мой адрес:

— Туристка заехала. «Архитектура», «стиль»… Тут тебе изобразят такую архитектуру, мало не покажется. Ишь, вырядилась. Еще не отдуплилась.

Я попыталась рассмотреть, кто подавал голос, но конвойный строго приказал: «Руки за голову, лицом к стене». Я беспрекословно выполнила его указания. Эти слова почему-то напомнили мне утреннюю гимнастику. «Ноги на ширину плеч, руки за голову, и поворачиваемся к стене. Выполняем упражнения десять раз». А здесь всего один раз заставили, не десять.

Стоя лицом к стене, я начала вспоминать ту фразу, которую произнесла, войдя сюда. Что я такого сказала? Да ничего особенного… Хотя когда-то я уже произносила эти слова. А, вспомнила. В Марьино, во дворце. Он совсем рядом со Льговской тюрьмой. Значит, тюрьму тоже построили при Екатерине. Такие же сводчатые, интересные потолки. В Марьино есть такие залы: в одном углу говоришь шепотом, а в другом — слышна громкая речь. Интересно, здесь есть такое помещение? Здесь все помещения такие, как потом узнала я. Здесь лучше молчать.

Конвойный имел весьма строгий вид, не говорил ничего лишнего, только командовал, не улыбался и даже, похоже, не моргал. Человек без эмоций, просто выполняет свою работу. Как караульный у кремлевской стены: каждое движение отработано. Этот симпатичный парнишка работает по инструкции, я на него даже не обиделась, когда он меня запер в бокс, в малюсенький пенальчик типа чулана, куда бросают хлам. Я подумала: «Я — хлам, поэтому я должна посидеть в этом чуланчике».