Виктор Ларионов - Ураган. Последние юнкера

— Конечно, ручаюсь. Ведь я их всех как свои пять пальцев знаю.

— Тогда обожди.

Командир с готовностью согласился исполнить просьбу Зайцева. Будучи по натуре очень добрым человеком, он в душе возмущался предстоящей казнью и не отменял ее только потому, что понимал безвыходность положения. Оставить пленных при себе это значило связать себя и потерять главное преимущество кавалерии подвижность. Отпустить же их на свободу — значило усиление неприятеля. Потому он очень обрадовался, что хоть трех человек мог спасти от казни.

— Поздравляю вас, молодцы, — обратился Зайцев к ожидавшим решения своей участи. — Командир приказал всех троих назначить в мое отделение, так что опять вместе служить будете.

— Ну, ребята, выпрягайте-ка коней из ваших двуколок да садитесь, пока хоть без седел. Потом, даст бог, и коней и седла достанем.

— Та, та, та, та, та, та, — затрещал в эту минуту пулемет и несчастные пленники, как косою подрезанные колосья, повалились на землю.

— По коням! Рысью марш! — прозвучала команда, и через пять минут отряд скрылся в роще, оставляя за собой груды обезображенных трупов.

Несмотря на неудачу обхода правого фланга добровольцев, красные продолжали держаться, так что Корнилову пришлось втянуть в бой последний резерв.

Лежа в цепи, Глеб не переставал думать о Наташе: «Неужели действительно она питает ко мне какое-нибудь чувство? А ну как Коля прав и я упущу свое счастье. Нет, как ни страшно получить отказ и тогда уж совсем ее потерять, все же я испытаю свое счастье. Только когда? Не теперь же? Да и смешно будет, если я в настоящей обстановке брякну предложение. Ведь мы сейчас почти приговорены к смерти. Ведь по правде сказать, так, не таясь от самого себя, надежды на благополучный исход вашего дела почти нет. А если наш поход и увенчается успехом, то сколько шансов за то, что я буду убит или искалечен. Хотя бы даже в этом бою. Ишь ты, как пули свистят».

В самом деле, вокруг залегших добровольцев, ежесекундно шлепались пули, взбивая фонтаны грязи и запевая свою тоскливую песню после рикошета!

— Цепь, встать! — раздалась команда — Цепь, вперед!

Поднявшись с земли, добровольцы двинулись вперед. Представляя собой хорошую цель для противника, они несли серьезные потери и торопились поскорее дойти до штыков.

— Ура! — крикнул командир роты, выбегая вперед. — Ура! — раздалось по всему фронту и с винтовками на перевес добровольцы бросились навстречу неприятелю. Вз, вз, вз, взвизгивали пули.

«А как это странно, — думал Глеб, продолжая бежать. — Вот я сейчас полон сил, рассуждаю, думаю, люблю, страдаю, и каждую секунду все это может прекратится, оборваться и я, во мгновение ока, могу перенестись в другой мир, а может быть, и вовсе перестать существовать. Стоит только одной из массы пуль, что пролетают сейчас рядом со мной, пролететь немножко правее или левее, выше или ниже — и все кончено. А что? Вдруг, — подумал он. — Очень была бы огорчена Наташа моею смертью?» — Во тут его рассуждения были прерваны взрывом, упавшего совсем рядом с ним снаряда. «Вот он, конец», — промелькнуло в его сознании. Все закрутилось, завертелось перед ним и вдруг померкло. Сознание оставило его, и он навзничь упал на землю.

— Взводной командир убит, — передавали по рядам моряков, лишившихся своего командира в самый критический момент.

Цепи все так же быстро двигались вперед, и вскоре смолкшая ружейная трескотня дала знать о начавшемся рукопашном бое. Между тем, лежавший неподвижно, Глеб открыл глаза.

«Что за странность? — подумал он. — Почему я спал под открытым небом? — но головная боль и доносившиеся крики «ура», вскоре заставили его вспомнить все. — Слава богу я не убит, но, вероятно, тяжело ранен. Только куда? — со страхом попробовал он шевельнуть руками и ногами. — Нет руки и ноги целы. Значит, в грудь или в живот. — И все еще не рискуя подняться, он начал ощупывать себя. Не обнаружив нигде крови, он осторожно поднялся. — Нет я не ранен, — обрадовался он. — Вероятно, контужен. Потому-то и голова так болит». — С трудом поднявшись на ноги он огляделся по сторонам. Справа, слева, впереди и сзади него были разбросаны тела людей. Некоторые из них шевелились и стонали, другие же оставались неподвижны. Взглянув туда, где только что происходил рукопашный бой, Глеб увидал поднятый над зданием станции трехцветный флаг. Стрельба и крики еще доносились из поселка, окружавшего станцию. Шум заметно стихал. — «Слава Богу и на этот раз победа за нами», — подумал Глеб, ковыляя к станции и обходя валявшиеся трупы.

Появление Глеба среди его взвода вызвало бурную радость. Возбужденные только что блестяще законченным боем, моряки окружили его и наперебой высказывали свою радость.

— Спасибо вам, — улыбнулся он. — Я-то жив, слава богу, а нет ли во взводе действительно раненых или убитых.

— Четверых не хватает, — отвечали ему.

— Красовский равен в ногу, Ордынский в грудь, а Гагинский и Шнакенбург убиты в штыковом бою.

В этот день, несмотря на то что станица была занята прочно, никто не расходился по квартирам, и раненые остались лежать на подводах. Когда наступила ночь, Корнилов свернул с полотна железной дороги и повел свои полки к переправе через широкую реку Лабу, а затем, свернув еще раз, начал переправу через Кубань, угрожая Екатеринодару с противоположной стороны. В восемнадцати верстах от Екатеринодара, в расположенной на берегу Кубани богатой станице Елизаветинской, остановился и разместился по квартирам обоз. Переправа через Кубань протекала очень медленно на единственном жиденьком пароме. Все строевые части, переправившись в первую очередь и пройдя через Елизаветинскую, уже подходили к Екатеринодару, тогда как рота, в которой находились моряки, прикрывала переправу. Паром курсировал всю ночь. Скрип колес, ржание лошадей и ругань ямщиков всю ночь неслись от реки. Когда рассвело, Глеб увидал, что еще много подвод неподвижно стоят на берегу, ожидая своей очереди.

— Плохо дело, — подходя к нему, обратился Кудинов. — Этак мы и опоздать можем к взятию Екатеринодара.

— Не беспокойтесь, Кудиныч. Работы и нам хватит.

— А вы не думаете, что напуганные нашим неизменным успехом, красные оставят город без сопротивления?

— Нет, Кудиныч, в это я не верю, потому что слишком много всевозможных комиссаров окажутся отрезанными от севера и рано или поздно попадут на виселицу. Я уверен, что они напрягут все силы, чтобы отстоять Екатеринодар.

Время шло в томительном бездействии. Глеб чувствовал, что сейчас под Екатеринодаром решается судьба всей маленькой армии, а следовательно и его, и Коли, и Наташи.

— Скорее бы туда, в бой, чтобы самому видеть, на что можно надеяться.