Виктор Ларионов - Ураган. Последние юнкера

— Стой! Ложись! — скомандовал Глеб. — Беглый огонь!Лошадей берегите. Пригодятся.

Затрещали выстрелы, один за другим стали падать фигуры красных. Бросив подводу, они рассыпались во все стороны. Лошади остановились.

— Ну, кажется довольно, — поднимаясь с земли, произнес Глеб. — Пусть удирают. Все равно всех не перестреляешь.

Осмотрев подводу, моряки нашли в ней запас патронов, два пулемета и казачье седло. Завернув лошадей, Глеб отправил повозку в штаб, а запасную лошадь, вместе с седлом — Наташе, как мысленно стал звать он сестру.

Лишь только началась перестрелка и Глеб ушел с ротой вперед, Колей да и Натальей Владимировной овладело беспокойство. Особенно волновался Коля. Так бы, кажется, и полетел бы на помощь брату. Прислушиваясь к стрельбе, он кусал губы и тяжело вздыхал. Наконец измученные нервы не выдержали и из глав его заструились слезы.

— Полно, Николай Николаевич! — утешала его сестра. — Ну можно ли так волноваться из-за пустяшной перестрелки? Ведь итак Глебу Николаевичу от вас ни на шаг отойти нельзя. Смотрите! Вон наша батарея спокойно стоит. Если бы дело было серьезное, ее бы послали вперед. Не волнуйтесь же!

— Нервы проклятые — сквозь зубы простонал Коля. — Так вот и кажется, что больше не увижу Глеба.

— Полноте. Смотрите. Вон уже и корниловцы возвращаются. Сейчас и наш обоз тронется.

Действительно, голова обоза, повозка за повозкой, уже начала свое утомительное движение. Заскрипели колеса и, подпрыгивая на ухабах, заколыхались телеги. Двинулась и Колина повозка. Вдруг неожиданно к ним подскакал лейтенант Басов, верхом на отбитой у красных лошади.

— Здравствуйте, Наталья Владимировна, — весело воскликнул он. — Извините, что задержали вас немножко. Зато теперь хоть до Америки дорога свободна.

— Полно врать, — вспылил Коля. — Где Глеб?

— При взводе. Отбитые у красных патроны раздает. Не то он бы сам презентовал сестре этого росинанта.

— Что за вздор ты мелешь? — снова вскипятился Коля.

— И вовсе не вздор, — соскакивая с лошади, продолжал Басов. — Вот этой клячей, сестра, бьет вам челом наш командир Глеб Орлов.

— Так вы не шутите? — оживилась Наталья Владимировна, лаская животное. — Какая прелестная мордочка. Правда, Николай Николаевич?

Коля улыбнулся ее радостному оживлению.

— Конечно, прелестная, — ответил он. — Только ведь это скорее кошка, чем лошадь. Да и то не из крупных.

— Ну конечно. Много вы понимаете в лошадях! Моряк. Вы и лошадей то, вероятно, не видели. А как она досталась Глебу Николаевичу?

— Только что у красных отбили. Да и не ее одну. Еще пару коней, повозку, два пулемета и несколько сотен патронов. А вы вот на моряков нападаете.

— Вовсе я не нападаю, — вскакивая в седло и давая шенкеля, защищалась сестра. — Я… — но дальнейших слов не последовало, так как лошадка пустилась вскачь.

— А хорошо в седле сидит. Словно жокей, — похвалил Басов наездницу. — А ты что же, долго хворать собираешься, — обратился он к раненому. — Поправляйся скорее. Что Глебу передать от тебя?

— Скажи, чтобы подошел, когда случится время.

— Хорошо. Передам. До свидания. Храни тебя Бог.

Сделав несколько кругов и опробовав все аллюры, Наталья Владимировна подъехала к Колиной подводе.

— Теперь, вот увидите, как мы заживем, — весела обратилась она к нему. — И продуктов будем иметь вволю и для ночевок будем иметь отдельную комнату. Все у нас будет. Правда, моя дорогая Машка? — наклонившись вперед, ласкала она грязную шею животного.

— Как вы ее называете?

— Машкой, а что.

— Подходящее имя, — улыбнулся Коля. — Кошка Машка.

— Вы опять обижаете мою Машку… Злюка! Подождите. Благодарить ее будете.

К вечеру маленькая армия Корнилова вошла в станицу Корсунскую и расположилась в ней бивуаком. Разместив свой взвод по хатам, Глеб отправился разыскивать брата. Измученные тридцативерстным переходом, ноги отказывались служить. С трудом вытаскивая их из липкой грязи станичных улиц, Глеб зашагал на Удачу, к церковной площади. Не успел он пройти и квартала, как из-за угла показался всадник на низкорослой лошадке.

— Глеб Николаевич! Это вы? — окликнула его Наташа. — Идите к нам чай пить. Николай Николаевич вас ждет. Мы здесь недалеко остановились. Представьте себе, комната в нашем распоряжении. И все благодаря Машке, — болтала она, двигаясь рядом с Глебом.

— Как же это вам удалось?

— А очень просто. Как бой кончился, вызвали квартирьеров. Ну и я с ними на моей Машке. Сама себе квартирьер. Выбрала хатку, да скорее за Николай Николаевичем. Приезжаю, смотрю обоз стоит без движения. Раненые мерзнут. Я прямо к своей подводе. Погоняй, говорю, станица. Выехали мы из обоза и прямо к хате. Потом, когда мы уже и коней распрягли и Николай Николаевича в горницу внесли, несколько квартирьеров заглянули было к нам, да видят тяжелораненый лежит, и дальше. Вот мы и остались хозяевами. Я уже и в лавочке побывала. Молока, хлеба, яиц у нас сколько угодно. Для Николая Николаевича курица варится, а для нас с вами самоварчик кипит. Идемте скорее. А то без меня Николай Николаевич с ума сойдет.

— Золотые ручки у вас, — восторженно промолвил Глеб, с восхищением глядя на маленького всадника.

— Я тут не причем. Вы Машку благодарите. Если бы не она, мы еще и теперь блуждали бы по улицам. Ведь лазарет до сих пор не размещен. Боюсь, что многие раненые так и останутся в подводах до утра.

Заметно вечерело, когда Наташа и Глеб вошли в маленькую комнату казачьей хаты. На покрытом цветною скатертью столе шипел самовар и лежали куски нарезанного хлеба и другой снеди. Под образами, на широкой деревянной кровати, лежал Коля. Его воспаленные, выражавшиенетерпение глаза были устремлены на дверь. Он сильно похудел и осунулся.

— Ну слава богу! Наконец-то! И куда это вас носило? За это время десять раз можно всю станицу взад - вперед объездить.

— Полно-полно старый ворчун. Я вот вам брата привела, а вы все сердитесь. Выпейте-ка молока, — продолжала Наташа, наполняя стакан.

— Не хочу молока, — забрюзжал Коля.

— Ну коли так, я сейчас пойду в лазарет. Пусть к вам назначают другую сестру, а я больше не могу.

— Ну не сердитесь. Не буду. Давайте ваше дивное молоко.

— Вот, умница. Паинька. Пейте же.

— Фу, какая гадость, — морщился и гримасничал Коля, но стакан все же опорожнил.

— Вот у нас вечно такие разговорчики, — жаловалась Наташа. — Как что-нибудь съесть или выпить — целый бой разыгрывается. Ну-с, Глеб Николаевич, жалуйте к столу. Вы, поди, с утра ничего не ели.

— Некогда было. Все время в бою. Как вышли утром из Лежанки, так вот до самого вечера.

— А как ваша молодежь? Не слишком устают? Не ропщут?

— Что вы! Какой там ропот? Все со смехом да с прибаутками переносят. Никакая усталость их не берет. А ведь многие устают смертельно. Еле бредут под конец. У многих ноги до ран натерты. А все нипочем. Зубоскалят. Сами над собой подсмеиваются. А в бою Не налюбуешься ими. Рвутся вперед. Единственное, что страшит нас всех, так это быть раненым или, еще хуже, живым в плен попасть. Вы знаете, с мыслью о смерти все мы сжились. Она не пугает. А очутиться на обозной подводе — это действительно кошмар. Ухода-то ведь почти никакого. Голодно, холодно. А самое главное, что каждую минуту обоз может быть захвачен красными. Мы то знаем, что на его охрану частей не хватает. Иногда бывает, что все части в бой втянуты, а обоз на Николая Угодника оставлен. Вот это больше всего пугает.