Виктор Ларионов - Ураган. Последние юнкера

— Ух! Как у вас хорошо. Тепло, — отодвигая стакан, закончил он.

— А еще чайку?

— Нет. Благодарю вас. Я и то с голодухи почти весь самовар выпил.

— Ну тогда помогите сделать перевязку.

— Опять турунды? — застонал Коля.

— Что делать, Николай Николаевич. Без них никак нельзя.

— Нет. Нет. Нет. Сейчас я ни за что не дам себя мучить. Лучше утром. Если сейчас, то ведь я всю ночь не засну.

— Полно-полно, Николай Николаевич. Если сегодня не переменить турунд, у вас температура подымется. Лихорадка начнется. Да кто вы в самом деле — девочка или мужчина? — топнула она ножкой. — Сами отлично знаете, что сделать перевязку необходимо сегодня. Я и так два дня как не меняла турунд. Глеб Николаевич, приподнимите его за плечи.

Началась перевязка. Измученное, перекошенное болью, осунувшееся лицо брата вызвало прямо физическое страдание Глеба. Поддерживая его, он ощущал тошноту и головокружение и боялся потерять сознание. Между тем проворные пальчики Наташи быстро и умело делали свое дело.

— Скоро ли? Скоро ли? — шептали побелевшие губы Коли.

— Конечно. Уже кончено, — ободряющим голосом наконец произнесла Наташа. — Вот только забинтую и все. Глеб Николаевич держите компресс. Прикладывайте. Выше. Выше, — командовала она. — Теперь опускайте. Вот и готово.

Коля впал в забытье.

— Пусть себе спит. Сон — лучшее лекарство. А когда в поход? Вы не знаете, Глеб Николаевич?

— Точно не знаю. Мне приказано быть готовым к шести утра, — отвечал Глеб, натягивая шинель.

— Куда же вы так рано?

— Устал я, Наталья Владимировна. Надо отдохнуть перед походом. Не дай бог еще скисну, а мне надо быть бодрее и тверже других. Все-таки начальство, — улыбнулся он, пожимая ее руку.

Маленькая лампада чуть освещала комнату. Подостлав шинель, прямо на полу дремлет Наташа. Проводив Глеба, она еще долго сидела около раненого, стараясь успокоить его расходившиеся нервы. Лишь только он задремал, она повалилась на свою подстилку и моментально заснула. Забыта грязная станица. Чародей Морфей перевес ее в шумную и блестящую Москву. Видит она себя сидящей за партой в большой аудитории курсов. Кругом подруги. Знакомый профессор, расхаживая взад и вперед, что-то рассказывает монотонным голосом.

— Что он говорит, — старается вникнуть в его речь спящая Наташа.

Между тем профессор остановился против нее и все так же монотонно продолжал:

— Очень жаль Колю. Он такой славный и так сильно страдает. Но уж очень капризен. Может быть, от болезни, а может быть, это характер у него такой. Вот Глеб — другое дело. Не правда ли? Как он заботлив к Коле и к вам. К тому же он очень храбр. Вы заметили, как хладнокровен в бою? А как его все уважают за ум. Нет. Положительно Глеб мне нравится.

Профессор прошелся по аудитории и снова остановился против Наташи.

— И как это вы, Наташа, попали в такую дикую обстановку. Сидели бы здесь, в Москве. Слушали бы мои лекции. Учились бы. Так ведь нет же. Бог знает куда и зачем вас понесло. Хорошо, что я вас нашел и вернул на курсы.

Вдруг глаза профессора стали злыми. Он затопал ногами и закричал:

— Наташа. Наташа. Наташа. Наташа, — неслись хриплые стоны с кровати. — Наташа.

Чуткий сон оборвался. Недоумевающими глазами она обвела комнату.

— Наташа, — снова застонал Коля.

Очнувшись окончательно, она вскочила, подошла к кровати и села на ее край.

Положив голову к ней на колени, Коля рыдал, сотрясаясь всем телом.

Измученные нервы и воспаленный мозг не выдержали. Он как малый ребенок, жаждал ласки и сочувствия. В больной голове бродили сбивчивые мысли. Он видел себя то дома, около матери, то на мостике своего миноносца Иногда еще казалось, что он еще маленький мальчик и лежит в кроватке в детской комнате. Но куда бы его не заносило его воображение, всюду он ощущал мучительную тоску, боль в груди и чувство острой и глубокой обиды. Из глаз неудержимо катились слезы и переходили в рыдания. Наташа поцеловала его в лоб и, усевшись на краю кровати, стала гладить его волнистые волосы…

— Успокойтесь, Николай Николаевич. Что это с вами? Ну чего вы?

Ласковый голос сестры и прикосновения ее руки, видимо, успокаивали больного.

— Вы на меня не сердитесь, что я вас Наташей зову? — произнес он сквозь слезы.

— Что за глупости? Конечно нет. Хотите я вас буду звать Колей? Хотите?

Вместо ответа он прижался горячими губами к ее руке.

Дождавшись пока он заснул, Наташа юркнула на свое незатейливое ложе и моментально заснула.

Чуть забрезжил свет, она была уже на ногах. Разбудив ямщика и распорядившись запряжкой лошадей, она уже хлопотала около раненого. Забот было много. Надо было его умыть, напоить горячим молоком, смерить температуру, дать лекарство, собрать разбросанные вещи и дополнить пищевые запасы.

Подняв спавших хозяев хаты, с их помощью она перенесла раненого на подводу и выехала со двора.

Станица просыпалась. Со всех сторон слышались скрипы колес, понукания ямщиков, окрики начальников и мерное шлепание по грязи выступавшей пехоты. Погода была отвратительная. Мелкий, как сквозь сито, дождь проникал сквозь шинели и одеяла. В своих повозках раненые лежали, как в болоте. Один Коля был сух. Наташа покрыла его такой массой одеял, что ни одна капля не могла просочиться сквозь них. Привязав свою Машку к задку телеги, она и сама забралась на нее. Выбрав местечко в ногах, она укрылась чем могла и, свернувшись калачиком, несмотря на стужу, крепко заснула. Под тяжестью своих одеял Коля лежал неподвижно. Подвода двигалась черепашьим шагом, ее мерное покачивание, монотонные звук падающего дождя и цоканье копыт лошадей нагоняли сон и на него. Прошло часа два. День уже вступил в свои права, когда продрогшая Наташа высунула голову из-под своего тряпья. Долго протирала она свои измученные глаза. Кругом все было бело. Вся степь была покрыта пушистым снежным покровом. Махровыми хлопьями падавший снег как бы сеткою заволок горизонт. Люди, повозки, кони, — все было покрыто толстым его слоем. Чтобы не замерзнуть окончательно, она выпрыгнула из телеги и, вскочив на свою Машку, загалопировала к голове обоза.

Становилось все холоднее. Снег прекратился, но поднялся ветер и ударил мороз. Вернувшись к подводе, Наташа увидела целый слой льда, покрывавший верхнее одеяло Коли.

— Неужели и вы промокли? — крикнула она ему.

— Нет. Я совершенно сух, — силясь улыбнуться, отвечал Коля. — Куда мы идем? Где Глеб?

— В станицу Калужскую. Там мы должны соединиться с Екатеринодарским отрядом. А Глеб Николаевич, да и все остальные строевые части пошли брать станицу Новодмитриевскую. Там, говорят, сильный отряд красных засел.

Уже темнело, когда верхом на Машке, в толпе квартирьеров, Наташа въезжала в Калужскую. Как и прежде, ей удалось отвоевать отдельную комнату, куда без замедления и был внесен Коля. Немножко обогревшись, она вышла на улицу в поисках лавки. Было уже совсем темно, но повозки лазарета все еще двигались в ожидании пристанища. Воздух наполняли вопли замерзающих раненых. Промокшие насквозь, в этакую стужу, без движения, они громко молили о помощи. Но не так легко было оказать эту помощь. Уж слишком много было раненых. Некуда было поместить.