Фабиан Гарин - Командующий фронтом

— Быстрей, быстрей, — торопил Безуглов. — Фляги наполнить водой до края, закупорить и приторочить к седлам.

— По коням! — раздалась команда Кларка.

Покачиваясь в седлах, казаки двинулись. Впереди Кларк и Безуглов, по бокам ординарцы. И вдруг вдали послышался конский топот.

— Не иначе как главком едет, — сказал Безуглов и, заложив в рот два пальца, свистнул.

К сотням подскакал Лазо.

— Вышли? — спросил он у Кларка.

— До одного.

— Фляги у всех?

— Так точно!

— Смотри, чтобы никто не пил. Пусть пригубят, чуть прополощут рот — и все.

— Так и наказывал.

— Звездочки есть на ком-нибудь?

— Поснимали.

— Помни, бить только офицеров и хунхузов, а казаков не трогать.

— Народ настроен против всех, — сознался Кларк, — в бою разобраться трудно.

Лазо помолчал, потом тронул коня за повод и, поравнявшись с Безугловым, сказал ему:

— Храни Кларка, пусть даром в огонь не лезет. Езжайте!

Командующий свернул в сторону, и обе сотни на рысях проплыли мимо него.

За зеленой забайкальской степью потянулась монгольская. Ни деревца, ни кустика, кое-где выглядывали островками засохшие стебли травы, и чем дальше, тем безрадостней: чахлая земля, мертвая тишина и безжизненная пустыня.

— Как тут народ живет? — спросил с сожалением Кларк.

— Кроме кочевников, тут никто и не живет, — ответил Безуглов. — Стоит эта пустыня испокон века и стоять будет. Без воды земля умирает.

— Воду можно и сюда подать, — уверенно сказал Кларк.

— Откуда?

— Из Аргуни.

— Что же, ее в бочках возить?

— Зачем? Прорыть канал и пустить сюда воду.

— Крепко ты загнул, — рассмеялся недоверчиво Безуглов.

— Будем жить, — сказал Кларк, — будет эта земля советской — увидишь своими глазами. А жить, Степан, охота! Намаялся я на чужой стороне, многое перевидел.

— Повезло нам с командующим, Борис Павлович, другого такого человека вовек не встретить. Он нас, казаков, зрячими сделал.

Безуглов переждал с минуту и добавил:

— Скажем людям, куда едем?

— Можно!

Безуглов поднял руку и придержал коня.

— Стоп! — крикнул он и повернул коня к сотням. — Тихо! Слушай, что будет говорить товарищ Кларк!

Кларк приподнялся на стременах.

— Товарищи! — начал он. — Ехать нам еще целый день, а может, и ночь. Сотни наши разобьем на три отряда. Одним буду командовать я, другим Безуглов, а третьим — молодой казак Ермолай Игнашин. У Пятиглавой сопки спешимся, коноводам строго беречь коней, и с трех сторон гранатами и пиками поднимем семеновский лагерь в воздух. В дороге из ям не пить — вода в них вонючая, и человек и скотина от нее умирают. Разговор закончен. Игнашин, вперед! Рысью марш!

К Кларку подскакал рябой казак, которому Безуглов подарил кисет.

— Справишься? — спросил Степан.

Игнашин смутился, но с напускной гордостью ответил:

— Не сомневайся!

В полдень солнце до того раскалилось, что казалось, оно расплавится и потечет огненными струями. Над песками поднималось тусклое марево. Вдали маячила цепь голых сопок.

На пути показались первые ямы, наполненные водой. Казаки по команде Кларка, завязав тряпками морды лошадям, пустили их освежиться на одну-две минуты в ямы.

— Справа бурятские юрты, Борис Павлович, — предупредил Безуглов.

— Свернуть в сторону! — приказал Кларк, и обе сотни быстро выгнулись подковой, чтобы миновать жилища и незаметно скрыться.

С каждым часом становилось все тяжелее. От жары потрескались губы, лица горели, словно обожженные. Скорей бы вечер, скорей бы ночь!

И вдруг в мареве вырос на низкорослой лошаденке человек в синем халате и синих штанах, в тюбетейке на бритой голове. Едет себе монгол или бурят — и пусть едет. Но только за спиной у него японская винтовка. Увидев казаков, остановил лошаденку, улыбнулся, оскалив зубы, поклонился и на ломаном русском языке сказал:

— Ваша приехал, наша ваша ожидает…

Игнашин, косо поглядывая на кочевника, спросил по-монгольски:

— Откуда едешь?

Кочевник не ответил.

— Куда едешь?

Тот все молчал.

Игнашин спешился, бросил повод, подошел к кочевнику и сурово приказал:

— Подавай японское ружьишко!

Кочевник нехотя снял с плеча карабин и отдал.

Безуглов, довольный находчивостью Игнашина, кивнул в его сторону и сказал:

— Ермолай, поговори с ним по-нашему.

Игнашин бросил карабин на песок и ловким ударом вышиб кочевника из седла.

— Раздевайсь!

— Почто бьешь? — взмолился он, заговорив на чистом русском языке.

Безуглов рассмеялся.

— Вот видишь, Борис Павлович, какое хорошее лекарство Игнашин ему прописал. — И обратился к «монголу»: — Что дурака валяешь? Ты кто будешь? Молчишь? Расстрелять!

— Не губи! Я свой… казак.

— Не казак, а предатель, рожа окаянная. Куда едешь?

— К генералу Золотухину.

— Что везешь?

— Пакет.

— От кого?

— От атамана.

— Подай сюда!

Семеновец послушно распорол подкладку и извлек пакет. Кларк быстро вынул из конверта бумагу, развернул ее и стал читать.

— Что там, Борис Павлович? — спросил нетерпеливо Безуглов.

— Семенов просит помощи.

— Так мы ему поможем, — заметил Игнашин. — Его гонец сам ведь сказал: «Наша ваша ожидает».

Семеновца привязали к седлу, заткнули тряпкой рот, и он поехал со всем отрядом.

— Зачем он нам? — не унимался Игнашин. — Ему место в вонючей яме, а он себя еще за монгола выдавал, хороший народ порочил.

— Лазо приказал казаков не трогать, — напомнил Кларк.

— Не казак он, — сердито повторил Игнашин слова Безуглова, — а предатель советской власти. Я такого сам на две части поделю.

…И снова палящее солнце и безмолвная пустыня. Устали кони, устали люди. И вдруг из узкой пади подуло прохладой. В пади речушка и травянистые берега.

Здесь Кларк приказал сделать привал.

Василий Кожевников, заняв невысокий холм, подвергся артиллерийскому обстрелу из десяти орудий, и газимурцам пришлось залечь. Против аргунцев семеновцы пустили три бронемашины и кавалерию. Метелица держался, пока от командующего не было получено разрешения отойти.

Перегруппировав быстро силы, Лазо приказал начать в полночь атаку Тавын-Тологого.

Под вечер в походной палатке собрались Прокопий Атавин, начальник его штаба и Кожевников.

— Отсюда и ударим в лоб, — сказал Атавин.

— Напрасно, — возразил начальник штаба, — нас расколошматят.

— Ты приказ командующего думаешь выполнять? — вмешался Кожевников.

— Зачем его убеждать? — зло перебил Атавин. — Будет возражать — отдам под суд. — И, повернувшись к начальнику штаба, сказал: — Неужели ты умней главкома? У тебя в голове того нет, что у него в мизинце. Извини за резкость, но ты, брат, глуп.

Атавина так и подмывало сказать, что все сегодняшнее наступление лишь ловушка, чтобы отвлечь внимание семеновцев, а главный удар ему нанесут Кларк и Безуглов, но вспомнил приказ командующего хранить замысел в глубокой тайне.