Володя Тейтельбойм - Неруда

Итак, Хосе дель Кармен — теперь уже простой рабочий — отправляется в путь. Он добирается до Темуко в запряженной повозке, напоминавшей дилижансы, которые тогда можно было увидеть в фильмах о Far West [2] Дальнем Западе (англ.). , и обнаруживает, что Темуко совсем новый, необжитый городок; но все же в один из дней привозит туда маленького сынишку. Багаж их скуден. Отец прихватывает фотографию с надписью на обороте: «Нефтали Рейес Басоальто. Вилья Прат. 13 октября 1906 года».

На снимке двухлетний мальчик с грустными глазами. Вокруг шеи, закрывая плечи, — то ли большая белая пелерина, то ли детский нагрудник. Халатик чуть ниже колен — светло-серый в складку, с накрахмаленными манжетами. А под ним черные брючки и ботинки с застежкой на боку. Как и его мать на той единственной фотографии, мальчик левой рукой опирается о стул темного лакированного дерева с резными ножками. Снимок сделан весной, и, судя по тому, как тепло одет малыш, его берегли от простуды, боялись, видимо, чтобы не случилось того, что с матерью.

Другую фотографию Хосе дель Кармен оставил в Паррале… Его покойная супруга временами писала стихи, только он их не нашел.

Что ж, может, она и писала стихи, но они исчезли бесследно. Да и вдовца это мало заботит. Поэзия — занятие всех мечтательных женщин.

Зато он увозит с собой выписку, сделанную в епископской курии Линареса: «Сим удостоверяется, что на странице 269 Книги крещений за номером 39 имеется следующая запись о совершении обряда крещения за номером 1033. В Паррале в приходе святого Иосифа 26 сентября тысяча девятьсот четвертого года был помазан крестильным елеем Рикардо Эльесер, младенец двух месяцев и двенадцати дней от роду, законный сын Хосе дель Кармен Рейеса и Росы Нефтали Басоальто. Крещение совершил священник из Сан-Мартина. Восприемниками при таинстве крестильного обряда водой и елеем были Мануэль Исидо Басоальто и Беатрис Басоальто. В чем и подписуюсь. Хосе Мануэль Ортега». Далее под чертой стоит подпись приходского священника и печать.

А за месяц с лишним до этого, 1 августа 1904 года, в гражданский реестр рождений было занесено имя младенца Рикардо Эльесера Нефтали Рейеса Басоальто…

Прощай, Парраль!

Мы приехали вместе с Нерудой в его родной Парраль. Теперь, по прошествии стольких лет, он — знаменитость, человек с громкой славой. Однако я не вижу никакой торжественной встречи. Где толпы взволнованных, радостных людей, вышедших навстречу герою? Где их ликующие возгласы? Никого, кроме родственников, нескольких приятелей и, как водится, местных поэтов. Они пригласили Неруду в полутемный клуб с продавленными креслами и донельзя рады приезду своего земляка, который — как выразился здешний журналист, склонный к пышным фразам, — завоевал весь мир. А в общем-то чуть ли не полное равнодушие. И даже, если хотите, определенное недоброжелательство со стороны исконных хозяев земельных угодий — парральской «аристократии», на редкость невежественной и не видящей ничего дальше своих виноградников. Есть еще одно обстоятельство, объясняющее, почему Неруду встретили с явной неприязнью, с пренебрежением. Ведь дело не только и не столько в том, что эти люди равнодушны к поэзии и знать не знают никакой литературы, — им не по нутру политические взгляды поэта.

«Никогда не видел такого скопления „мошкары“», — говорит мне Пабло. Но он благодарен простому люду: они не просто рады своему земляку, а гордятся им.

Поздним вечером в Городском клубе в честь поэта откупоривают бутылки вина, быть может из тех самых сортов винограда, которые выращивал его отец.

Мы разместились в доме его родного дяди — Хосе Анхеля Рейеса Парады. Это мужчина чисто креольского типа, приятной внешности: светло-каштановые волосы, пушистые усы. Во всем облике — истинное крестьянское достоинство. Вместе с женой он принимает знаменитого племянника, его супругу и меня, политика, коммуниста, принимает с такой сердечностью, с таким радушием, какое сохранилось лишь в наших деревнях и старинных городках. Вот где настоящее, искреннее гостеприимство! «Я земледелец, тружусь в „Лос Аламосе“», — говорит он гордо, торжественно, словно дарит мне свою визитную карточку. Но главный предмет его гордости — многочисленное потомство: «У меня девять детей и тринадцать внуков». Его жена, красавица Матильда Мора, расцветает от удовольствия.

«Отец нашего Пабло — единственный в семье, кто носит фамилию Рейес Моралес, — поясняет Хосе Анхель, а у нас всех — Рейес Парада… Когда умерла мама Пабло, — говорит он, поворачиваясь к Неруде, — мы его взяли к себе. Моя мать его и вырастила. Мы жили на улице Свободы. Я играл с поэтом, когда ему было лет пять-шесть. Но чаще он гостил у деда по соседству с Парралем, в „Вифлееме“ — вот такое название, прямо из Евангелия…»

Пабло слушает дядю с удивлением. Хосе Анхель Рейес Парада, который старше его лет на пять, не больше, рассказывает что-то совсем новое. Выходит, он переехал в Темуко, когда ему было уже шесть лет? Дядя привык иметь дело с лошадьми, рабочим скотом… Лет в двадцать с небольшим Неруда написал не без влияния русских писателей маленькую повесть «Житель и его надежда». В этой повести тайными тропами едут конокрады, разыгрываются любовные драмы, вспыхивают смертельные драки. И сейчас, вспоминая об этих удальцах, Неруда подозревает в душе, что его дядя, который узкими тропами легко пересекает Кордильеры, причастен и к дерзким, рискованным делам контрабандистов. За разговорами Пабло присматривается к своему товарищу по детским играм. Разглядывает его, отыскивая родственное, кровное. И наверное, что-то находит.

Дядин младший сын — ему около двадцати, и он напоминает Неруду времен «Собранья сумерек и закатов» и «Двадцати стихотворений о любви» — испытывает радостное смущение оттого, что в их доме такой знаменитый родственник, а ведет себя совсем просто. Как с ним держаться? Он не важничает и шутит по-свойски… Юноша звонко хохочет и уже без робости расспрашивает о неведомых землях, где побывал его двоюродный брат, прославленный поэт.

На другое утро Парраль как бы искупает свою вину. Мы идем в Женскую гимназию. Все ученицы чинно стоят во дворе, а потом проходят в актовый зал, чтобы послушать, что станет говорить этот уже полысевший сеньор, который родился в их городке и пишет стихи о любви и о многом другом.

Я всегда восхищался умением Неруды чувствовать себя везде непринужденно, как дома. Он вынимает из кармана маленький томик и двадцать минут подряд читает именно те стихи, которые понятны всем и легко проникают в юные сердца.

Известно, что Данте Алигьери преследовали при жизни и даже изгнали из родной Флоренции, куда он так и не смог вернуться.