Иван Фирсов - Русские флотоводцы. Исторические портреты

Сердца моряков рвались на родину.

…5 августа, после трёхлетней разлуки, Кронштадт радушно встретил мореплавателей. В шканечном журнале «Крейсера» появилась последняя запись: «В плавании 1084 дня, из них под парусами — 457». На следующий день фрегат посетил начальник Морского штаба, прошёл по всем палубам, тщательно осмотрел каждый закоулок и пришёл в восхищение.

«Я осмотрел фрегат, — донёс он в тот же день Александру I, — и нашёл его во всех отношениях не только в отличной, но даже необыкновенной, превосходной исправности».

Окончание плавания для Нахимова совпало с радостными известиями: 22 марта 1823 года он был произведён в лейтенанты, а за кругосветное плавание удостоен первой награды — ордена Святого Владимира IV степени.

В рапорте начальнику Морского штаба об итогах плавания Лазарев упомянул лейтенантов Никольского, Куприянова, Нахимова. «…Осмеливаюсь представить на благоуважение в. пр-ва тех отличных г.г. офицеров, которыми я имел честь командовать в продолжение трёхгодичного сего плавания… Они на самом деле удостоверили меня в отличных своих достоинствах и тем приобрели право на совершенную мою признательность».

Видимо, эти качества Нахимова учитывал Лазарев, комплектуя экипаж строящегося на верфях Архангельска, 74-пушечного линейного корабля «Азов». Вернувшись в марте 1826 года из отпуска, Нахимов на перекладных отправился в Архангельск. В экипаже «Азова» он встретил прежних сослуживцев по «Крейсеру»: Путятина, Домашенко, Бутенева. С первого дня Нахимов с головой отдаётся службе. Деятельный и опытный Лазарев неустанно занимается разными переделками и усовершенствованиями в конструкции и вооружении «Азова». В этом деле он нашёл верного помощника, Нахимова, который без устали трудится на верфи.

«С пяти часов утра до девяти вечера, — сообщает он другу, — бывал на работе, после должен был идти отдать отчёт капитану обо всём, откуда возвращался не ранее одиннадцати часов, часто кидался в платье на постель и просыпал до следующего утра. Таким образом протекал почти каждый день, не выключая и праздников…»

19 сентября 1826 года на Кронштадтском рейде стал на якоря отряд кораблей, прибывших из Архангельска под командой Лазарева. На борт сразу поднялся командующий Балтийской эскадрой адмирал Роман Кроун. Придирчиво осмотрел «Азов».

Из доклада командующего эскадрой Балтийского флота морскому министру: «С удовольствием уведомляю вас, что прибывший на Кронштадтский рейд корабль „Азов“ примерной опрятностью и чистотой обращает на себя внимание!»

Выслушав похвалу в докладе министра, Николай вспомнил фрегат «Крейсер» и приказал:

— Пускай с пристрастием перепроверит правильность похвалы Кроуна Адмиралтейств-коллегия.

Комиссия собралась солидная — ушаковцы, вице-адмирал Семён Пустошкин, капитан-командор Фёдор Митьков, генерал-интендант Василий Головнин и другие важные чины. Проверяли дотошно пять дней.

На всех кораблях «найдена должная исправность, — доносили комиссары, — что касается до корабля „Азов“, то комиссия, входя в подробное рассмотрение устройства оного, по силе означенного предложений начальника морского штаба, нашла многие устройства действительно отличными, ибо расположение и части того корабля отделаны отменно, удобны и полезны для флота, которым и описание комиссия вскорости засим имеет представить вместе с чертежами».

Император не вытерпел, услышав похвалу адмиралов, сам приехал на «Азов». Молча прошёл по всем палубам, задержался на артиллерийских деках. Слушал объяснения командира, придирчиво осматривая новшества.

Все эти дотошные проверки, инспекции новшеств, смотры волновали Нахимова. Ведь во многое и он вложил свой труд, отдаваясь с душой любимому делу. Наконец-то «Азов» признан образцовым не только начальством, но и всеми моряками Кронштадта.

Нахимов преисполнен гордости за своего командира и делится впечатлениями с другом: «Надо послушать, любезный Миша, как все относятся о капитане, как все его любят. Право, такого капитана русский флот не имел, и ты на будущий год без всяких оговорок изволь переходить в наш экипаж, и тогда с удовольствием моим ничего не в состоянии будет сравниться».

Прелюдия закончилась, «Азов» готовился к походу к берегам далёкой Эллады на боевую службу, вызволить греков от турецкого ига.

В начале июня 1827 года эскадра под флагом адмирала Сенявина тронулась в путь. Головным флагманом шёл «Азов». Умудрённый опытом, адмирал Сенявин, гордость моряков в прошлом, присматривался не только к состоянию и выучке экипажа «Азова», но и заведённым порядкам. По приходе в Портсмут, подводя итоги, он издал приказ:

«…Замечено мною, что гг. офицеры употребляют весьма часто во время работы на корабле вовсе неприличные слова, также и то, что на многих кораблях служители употребляют между собою ругательства. Видя, что таковые гнусные изречения нисколько не уменьшаются, для отвращения сего предписываю гг. командирам кораблей, фрегатов и прочих судов приложить всемерное старание, дабы искоренить таковые дурные обыкновения и, в случае неисполнения сего запрещения, взыскивать и наказывать строго.

Сверх того, дошло до сведения моего, что гг. офицеры корабля „Азов“, хотя часто и по усердию к службе, но переступают меры наказания, дозволяя себе, сверх того, в минуту запальчивости ударять людей во время работы своими руками. Поставляя сие на замечание капитану корабля „Азов“, предписываю ему арестовать на три дня капитан-лейтенанта Кутыгина, лейтенанта Нахимова и мичмана Розенберга, сделав им строгий выговор, дабы впредь остерегались подобных поступков».

Приказ адмирала произвёл сильное впечатление на офицеров, особенно на молодых. Среди наказанных за усердие был Нахимов. Прежние его взгляды на службу, на матросов, от которых требовали прежде всего беспрекословного повиновения, казались незыблемыми. Упрёк боевого адмирала прозвучал властно, заставил задуматься и пересмотреть многое.

7 августа эскадра с попутным ветром направилась в Средиземное море. Миновали Гибралтар, не доходя Палермо, корабли попали в сильный шторм. На «Азове» в один из шквалистых порывов упал за борт матрос, крепивший паруса. В кают-компании мичман А. А. Домашенко услышал крик матроса за кормой. Не раздумывая, через окно сиганул за борт, схватил брошенный в воду кем-то стул, подплыл к матросу и отдал ему стул. К ним уже приближалась спущенная с корабля шлюпка, но в этот момент водяной вал накрыл моряков, и они оба скрылись в пучине.

Всех офицеров, матросов «Азова» глубоко взволновал благородный поступок Домашенко: «…какой великодушный поступок! Какая готовность жертвовать собой для пользы ближнего! Жаль, очень жаль, если этот поступок не будет помещён в историю нашего флота…» — сообщает другу Нахимов.