Сборник Коллектив авторов - Звать меня Кузнецов. Я один.

Николай Старшинов

(Из бесед с поэтом Григорием Калючиным, конец 80-х годов).

Старшинов Николай Константинович(1924–1998) — поэт. С 1972 по 1991 год он редактировал в издательстве «Молодая гвардия» альманах «Поэзия». Вокруг него тогда сформировалась целая плеяда молодых поэтов, которая объявила войну школе и ученикам многолетнего оппонента поэта — Владимира Цыбина. А Юрий Кузнецов остался вне той битвы. Он не примкнул ни к группе Старшинова, ни к кругу Цыбина.

Последними крупными поэтами России были Смеляков и Слуцкий. Сегодня мне кажется, наиболее одарены Чухонцев, Лапшин, Алейников, Казанцев, Савченко, Рейн, Юрий Кузнецов. О последнем, о его поэтической судьбе стоит сказать отдельно.

Жаль, что талантливый Юрий Кузнецов оказался человеком беззащитно внушаемым. Его новая книга, наряду с даровитыми, хотя и слишком роскошно, лихо сделанными текстами, содержит в себе строки, строфы, стихотворения, звучащие непристойно. Впрочем, что-то подобное случалось с поэтом и прежде: например, инфантильные, но лютые нападки на Пушкина, Блока, Ахматову. Говорят, Юрий Кузнецов знаток не только Афанасьева, но и античности. Знаток, значит, помнит слова Цезаря о том, что народ-победитель нередко принимает образ мыслей тех, кто побеждён. Неужели победа была двоякой? Генералиссимус, не пожалев народной крови… А ефрейтор? Кто победил в сознании человека? Особенно постыдны стихи Юрия Кузнецова о Спинозе, который смотрел «Как пауки ловили мух в углах звезды Давида… Из всех её тупых углов, из тупиков унылых…» Или о мальчике Ицеке, который на вопрос о том, зачем ему нужен голубь, отвечает: «Поймите, я бы мог его продать…», или о том, как мешая дружескому застолью «Хазары рубят дверь твою мечами», шумит «весь каганат». Идеолог нацизма немец Гейзенберг брезгливо поморщился бы, мол, как банально, пошло, уровень Охотного ряда. «Весь каганат», «хазары» составляют меньше чем ноль целых семь десятых процента от общего народонаселения Отечества. Как этот почти ноль процентов пробился мечами сквозь современную армию, войска, МВД, КГБ и рубит стены пиршественного дома, «так, что звенит стакан в моей руке», шумит, не даёт выпить по-русски? Воистину, дивен мир Божий. Стоило ли здесь осторожничать, историософствовать… Не лучше ли было бы прямо, смело сказать: пусть ноль, но всё равно евреи…

— Вы имеете в виду какое-то его конкретное стихотворение или только отдельные строки?

— Речь я веду о стихотворении «Сей день высок»… Как будто специально придумано для пародиста Иванова. Но теперь и впрямь непонятно, что делать пародисту? Ведь если он просто дословно перепечатает кузнецовский текст, и поставит под ним свою фамилию, успех будет немалый, но тогда пародиста неизбежно привлекут по статье о плагиате. Короче, всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

О том, как отреагировал бы на всё это Розенберг, я уже сказал. А вот Иоанн Кронштадтский или патриарх Тихон отлучили бы сочинителя от церкви. «Христьянин не может быть антисемитом, ибо плоть его оттуда…» Однако нынешняя православная церковь молчит, молчат об этом оба Президента и сам Солженицын. Что же касается Юрия Кузнецова, то он не осознаёт, что такими «стихами» унижает не только себя, но и Россию, которой никогда не был свойствен расизм. Русский народ никогда не исповедовал идеи геноцида.

— Чем это можно объяснить — хотя бы применительно к поэзии Кузнецова?

— Эстетика и этика таинственно связаны между собой. Особенно в России, где существует слово «нравственность», ведомое не всем языкам. Эстетика — сон этики, прекрасный сон. И вот Кузнецов почти потерял красоту своего стиха, начал версифицировать — грубо, обнажённо, когда вся арматура видна. «Да и пишу я об этом, испытывая чувство унижения, как будто опускаю перо в стакан, полный мухоедства» (Достоевский). Одна надежда, читатель не поверит в подлинность книги Юрия Кузнецова. Одна надежда — по ошибке редакция заверстала чужие и чуждые поэту вирши. Тот ли это Кузнецов, чьи прежние стихи наизусть и с уважением к новому и настоящему поэту читал я ныне покойному Арсению Тарковскому и многим другим? Правда, Тарковский сказал мне, что по его разумению, талант Кузнецова, в основе своей, стилизаторский, версификационный, а в таких случаях дальнейшее всегда неясно. Пусть живёт такая поэзия, добавил он, но без меня. Однако я с ним не согласился. Когда-нибудь текстологи расшифруют посвящения, какие-то загадочные, зловещие «В. К.», стоящие над стихами Кузнецова. Впрочем, что уж тут было осторожничать, пользоваться инициалами, не жалея своих будущих текстологов. Хорошо, что я не текстолог и расшифровкой заниматься не умею, да и не хочу.

Какой-то негодник, телерадиорепортёр, — конечно, по указанию сверху подсунул программе «Время» из Польши фальшивку, с целью нанести ещё один удар по польской «Солидарности». Корреспондент заявил, что-де Валенса в последней речи сказал: «В нынешних экономических трудностях Польши виноваты нынешние окопавшиеся польские евреи». Валенса, «Солидарность» моментально выступили с негодующими опровержениями, представили стенограмму и плёнки речи своего лидера и свидетельства множества слушателей. В Москве только одна «Литгазета» напечатала опровержение. Как бы мне хотелось свидетельствовать, что текст упомянутых строк Кузнецова ему не принадлежит…

Александр Межиров

(Из беседы с Александром Ольбиком в Дубултах, лето 1990 года).

Межиров Александр Петрович(1923–2009) — поэт. Когда-то он входил в поэтический салон Вадима Кожинова. Интеллектуалы ценили его, естественно, не за хрестоматийное стихотворение «Коммунисты, вперёд!», а за трагическую миниатюру «Артиллерия бьёт по своим…». Но человека сгубил страх. «У Межирова, — отметил ещё в 1968 году Давид Самойлов, — страх стал второй натурой. Страх настолько естественное его состояние, что не замечается». Спустя пять лет Самойлов добавил: «Саша Межиров — сумасшедший, свихнувшийся на зависти и ненависти к Евтушенко <���…> Он — осуществление вечного зла».

Есть тип поэта, известный нам по стихотворению Пушкина:

Ю. Кузнецов к Нему не принадлежит. Поэтому он оказывается и в таких ситуациях, в которых прозаическая осмотрительность была бы предпочтительней. Таковы, например, его критические «эскапады». Нужно быть именно поэтом, чтобы не просто иметь «своё мнение» о поэзии А. Ахматовой и «женской» поэзии вообще, но и публично его высказать. Знал же он, что это оттолкнёт от него многих. Так и случилось. Но заметим, кстати, что защитниками А. Ахматовой почему-то оказались те самые критики, которые с большим энтузиазмом приняли стихи «детей (изрядного, впрочем, возраста) нового Арбата». Если считать их сочинения поэзией, то, конечно, А. Ахматова — царица поэтов. Его заявление, что подлинных поэтов у нас разве что один процент от всех печатающихся, — не что иное как поэтическое преувеличение, или гипербола. Если бы на сто печатающихся у нас был один настоящий поэт, мы бы переживали сейчас беспрецедентный в мировой истории расцвет поэзии.