Анатолий Корольченко - Освобождение Вены: роман-хроника

Защищая одной рукой горло, Куратов другой потянулся к висевшему на ремне ножу. Но немец перехватил руку.

— Ах, гад!

Собравшись с силой, Владимир коленом ударил немца в пах, но удар не получился. А тот, прижав коленом Володькину руку, схватил его за волосы, приподнял голову и ударил о землю. На счастье, дно было уложено дернинами.

И тут Володька вдруг почувствовал, как тело немца дернулось и обмякло, пальцы ослабли. В лицо брызнуло что-то горячее.

— Ты что же не кричал? — Рядом стоял Волков. В руке он, как дубинку, держал ППШ.

Куратов с трудом выбрался из-под тяжелого гитлеровца, лежавшего с раздробленной головой. Поднялся, прошел шаг, второй, присел.

Он даже не заметил, как стрелковый взвод пробежал по траншее мимо и скрылся в недалекой опушке. Не обратил внимания и на прогремевший правее взрыв. Однако Волков в грохоте удалившегося боя его уловил.

— Мина! Взорвалась! Не иначе как что-то случилось у лейтенанта! Бежим!

Лейтенант Иванов лежал на спине с бледным лицом. Рядом — старший сержант Ахапкин и Вася Полундра.

— Проход… проход пробивайте… Потом со мной…

— Есть, товарищ лейтенант. Волков и Куратов займутся, — ответил старший сержант. — А ну, ребята, продолжайте! Только осторожно!

— Но-огу-у, но-огу-у, — простонал лейтенант.

— Сейчас, товарищ лейтенант, сейчас, — засуетился Ахапкин и стал зачем-то расстегивать маскировочный комбинезон.

— Подожди, — бесцеремонно оттеснил сержанта Дуленко. — Дай я.

Он ножом резанул сверху вниз по штанине и от неожиданности застыл. Нога у лейтенанта была искромсана и висела на жилке, из перебитых сосудов толчками била кровь.

— Что… там?

— Пустяки, товарищ лейтенант, мелочи жизни.

Опираясь на руки, раненый приподнялся, посмотрел и бессильно упал. Застонал, скрипнул зубами и проговорил:

— Режь!

— Что резать?

— Ногу! Слышишь, Дуленко? Режь… Иначе… погибну…

— Эх, была не была! — Вася Полундра сбросил с головы пилотку и попробовал на палец лезвие ножа…

Обрубок ноги перетянули сверху тесмянным ремнем, культю, перебинтовав, обмотали лоскутом от костюма.

— Где… пехота?.. — едва слышно спросил раненый.

— Прошла, товарищ лейтенант. Прошла уже…

— Доложите… Задачу выполнили… — И потерял сознание.

Мы переправлялись позже. Свежевыструганные лодки были густо просмолены. Вода почти вровень с бортом, при каждом толчке переливалась через край. Впереди на носу у противотанкового ружья скрючился Гаранин. Иногда припадал к ружью, целился, но не стрелял. Бой откатился к опушке леса: целей не видно. Несколько снарядов разорвалось неподалеку от лодки.

Мы у берега. Он порос кустарником. К кустам и прибило наш плот. Вода лижет свежие царапины на коричневой поверхности бревен. Побитые осколками чучела лежат в беспорядке. Из распоротых гимнастерок и штанов выпирают пучки травы и соломы.

— Николай, — говорит Широков Гаранину, — узнаешь своего двойника на плоту?

— Чем зубоскалить, лучше бы веслами работал? — отвечает Гаранин и смотрит вперед.

Там сражаются солдаты авангардного батальона и двенадцать гвардейцев. Мы спешим к ним на помощь.

24 июня 1944 года в Москве прогремел салют в честь войск Карельского фронта. Позже участники ложной переправы удостоились звания Героя Советского Союза, все двенадцать гвардейцев, в том числе Мытарев и Маркелов.

Были в полку и девушки необыкновенной отваги и мужества, которых не пугал ни огонь, ни вода, ни медные трубы. Одна из них — санинструктор Людмилка.

От дороги тропа круто сбегает вниз, петляя между валунами, покрытыми лишайником, обходя сосны, и неожиданно упирается в озеро.

Озеро недвижимо. Голубая поверхность его отражает чистое июльское небо. У берега — камни, серые, скользкие, тяжелые. Они видны и в кристально прозрачной воде.

— Э-э, да тут к воде и не подступиться, — говорит Широков. — Нужно искать место получше.

Мы идем берегом дальше, пробираемся через кустарник, царапающий лицо и руки. Вскоре набредаем на зеленую лужайку. У воды вместо камней — каемка желтого песка.

— Лучшего места и не найти! — Митя поспешно сбрасывает с плеча автомат, расстегивает ремень.

Разоблачившись, подходит к берегу и болтает ногой.

— А водичка-то! Чудо! Ну впрямь молоко парное!

Разгребая перед собой воду, он смело шагает вперед. По глади озера бегут волны. Потом Митя резко приседает:

— Ого-го! Здорово-о!

Брызги сверкают на солнце. На песок набегают легкие волны. Далеко над озером разносятся Митины восклицания.

Тороплюсь раздеться и я. Вода и в самом деле приятная. Она не холодная, освежает разогретое тело, делает его упругим и сильным, прогоняя усталость.

Мы плывем наперегонки к каменистому островку с тремя елями. Но до него оказывается совсем не близко. Не проплыв и половины, возвращаемся.

Потом лежим на мягкой траве, греемся на солнце. Хорошо! Тишина первозданная. Только изредка всплеснет рыба. Не хочется думать о том, что где-то ведут бой сменившие нас роты, ушедшие теперь далеко вперед. Не верится, что часа через два опять прозвучит привычное: «Станови-ись! Ша-агом ма-арш!»

Неожиданно со стороны тропы доносятся голоса. Звенит колокольчиком женский, рокочет мужской.

— Кого это принесло! — встрепенулся Митя. Он замер, вслушиваясь. — Никак сержант, санинструктор Людмилка. А с ней-то кто?

— А тебе что за дело?

— Да так… Интересно же знать.

Положив подбородок на руки, он не спускает глаз с кустов.

О чем там говорят — не понять. Видимо, пара, как и мы, заворожена красотой лесного озера.

Людмилка — санинструктор из полковой медсанроты. В роте служат несколько девушек, но ее знают и любят больше других. Говорят, что она спасла до полусотни раненых, в бою бесстрашна и вообще — дивчина что надо. На ее гимнастерке — медаль.

Однажды на привале — я был тому свидетель — Людмилка проходила мимо нашей роты. Завидя ее, солдаты всполошились.

— Товарищ младший сержант, зайдите к нам!

— Товарищ санинструктор, нужна срочная помощь!

— Людмилочка, есть интересная новость!

А она шагала, высокая, стройная, в туго перехваченной ремнем гимнастерке. Небольшая, с мальчишеской стрижкой, головка вскинута; видно, что девушка, сознавая силу своей привлекательности, с трудом сдерживает улыбку. Походка — легкая и грациозная, словно на ногах не солдатские сапоги, а сказочные хрустальные башмачки.

— Гля, ребята, «рама-а»! Воздух! — дурашливо крикнул недавно прибывший в роту с дивизионного склада долговязый солдат с густой россыпью прыщей на лице. — Спасайся!

Не спуская с девушки щелочек-глаз, он захихикал.

— Ну, ты, завхоз, или как тебя там! Ты шути, да прежде думай, — посмотрел сердито рыжеволосый Гаранин. — Тебе еще, может, придется помощь из ее рук принимать…