Семён Борзунов - Маршал Конев

Тут сказывался многолетний и большой практический опыт Конева. Он высоко ценил роль морального фактора, состояние духа бойцов и командиров, внимательно относился к их нуждам и запросам. Непременным условием успеха в проведении даже маленькой боевой операции считал глубокое и всестороннее знание противника.

Вернувшись на командный пункт 60-й армии к генералу Курочкину, маршал вновь потянулся к карте:

— Как думаете, Павел Алексеевич, на каком направлении лучше нанести главный удар?

— Нам, конечно, будет приятно, если главный удар вы спланируете на нашем, Львовском направлении, — с достоинством ответил Курочкин и тут же добавил: — Тогда и сил нам подбросят, и внимания окажут побольше.

— Но местность тут слишком холмистая, — спокойно и тактично высказал сомнение Конев. — Держать нас здесь противнику будет просто и удобно: каждая высотка — это его опорный пункт.

— Но и немцы ведь так считают. Поэтому нашего удара они, думаю, на этом направлении не ждут. В этом известный плюс.

— Не ждут, говорите? А новая дивизия из Польши? — Конев усмехнулся. — Разве это не говорит о том, что они готовятся встретить нас здесь, Павел Алексеевич?

— Всё, разумеется, надо ещё раз обдумать и взвесить, — ретировался Курочкин.

Конев обоими локтями опёрся о карту, обхватил лоб руками, наклонился ещё ниже, но в ответ Курочкину ничего не сказал. Про себя же подумал: «А что, если организовать два удара? Один — на Львовском направлении, а другой — на Рава-Русском. Сил, понятно, на каждом направлении будет поменьше, чем если всё вложить в один кулак. Но зато резервы противника свяжем по рукам и ногам. Не будет он знать, куда метнуться. А немец этого не любит: ему нужна определённость. Ясность. Тогда он действует яростно. А если нет ясности, то…»

С этими мыслями маршал и уехал на свой командный пункт. Предстояло ещё побывать в армиях у генералов Гречко, Гордова, Москаленко. Посоветоваться с ними, побывать на переднем крае их армий, выслушать мнения армейских штабов, изучить предложения начальника штаба генерала Соколовского. Всё это и поможет ему принять всесторонне взвешенное решение, с которым поедет в Ставку. Словом, действовать надобно по старинной русской пословице: семь раз примерь — один раз отрежь. Это было непременное правило командующего.

Наташа Круглова, медицинская сестра госпиталя, в котором лечился Николай Паршин, никак не предполагала, что этот молоденький веснушчатый лейтенант сыграет такую значительную роль в её судьбе. Вскоре после отъезда Николая на излечение поступила новая партия раненых, и на Наташу навалилось столько срочных забот и тревог, что она сначала напрочь забыла о своём недавнем подопечном. В её переполненной палате лежал сильно обожжённый танкист. Он метался в бреду, срывал повязки, всё порывался встать и уйти. Наташе приходилось дежурить у его койки по ночам, успокаивать его, и к утру, совершенно измученная, она еле держалась на ногах. Но молодость брала своё, и, умывшись студёной водой из протекавшего на территории госпиталя родникового ключа, Наташа вновь была бодра, энергично и умело исполняла нелёгкое медсестринское дело. Но однажды ночью, когда танкист задремал, она тоже уснула, сидя на стуле у его койки. И приснился ей лейтенант с опечаленным лицом. Он держал в руках залитый кровью конверт и тщетно пытался разобрать адрес девушки, приславшей ему на фронт письмо…

Наташа подивилась этому сну, рассказала о нём своей, подружке, разбитной и весёлой Клавке Чёрных, спросила даже, к чему такое снится.

— Пустое, — решительно заключила Клавдия. — По молодости это у тебя. Каждого раненого жалеешь, любую боль их к сердцу близко принимаешь — вот и снятся тебе всякие лейтенанты. Особенно молоденькие, — добавила она с лукавой усмешкой.

Наташа вроде бы успокоилась, но потом вспомнила, как писала она письмо за раненого лейтенанта, не владевшего правой рукой, какие тёплые слова находил Николай для своей любимой девушки. И ей захотелось, чтобы именно такие слова были сказаны и ей. Конечно, раньше, когда девушка ещё училась в школе, а потом на курсах медицинских сестёр, не обходили её вниманием. Восхищались стройной фигурой, хорошеньким личиком. Говорили всякие нежности: «Какая у тебя милая улыбка!» или «Какие выразительные, умные глаза!». Но она обычно не обращала на подобные комплименты никакого внимания. Но сейчас многое изменилось. Прежде, когда Паршин лежал в этой палате, она обращалась к нему как ко всем, поступавшим на излечение: просто «больной». А теперь, возвращаясь в мыслях к тому времени, называла его Коленькой. И это казалось ей совершенно естественным. Ведь называл же он её Наташенькой или сестричкой. Что ж плохого в том, что она тоже сейчас обращается к нему ласково. Ведь никто, даже он, об этом не узнает.

Изо дня в день занималась Наташа своей обычной работой: делала перевязки, кормила с ложечки тех, кто сам не мог есть, сидела по ночам около тяжелораненых, успокаивала и облегчала своим присутствием их страдания. Больные частенько заглядывались на неё, произнося ласковые слова: «Сестрёнка, какая ты молоденькая да пригожая! И посмотреть на тебя приятно, и побеседовать с тобой радостно…» Она не возражала, не запрещала им так говорить, а молча слушала, посерьёзнев, как бы давая понять, что ей не до всяких там сантиментов, у неё серьёзное дело: вместе с врачами ставить на ноги и возвращать солдат здоровыми на фронт. Иногда же, под настроение, она улыбалась и отвечала: «Скажете тоже!» Но сейчас эти искренние признания немощных людей стали ей особенно приятны. Может быть, потому, что, как ей казалось, говорят их не эти раненые, которые лежат сейчас в палате, а тот, кто уже давно уехал на фронт, — он, Коленька…

Когда Наташа впервые мысленно произнесла «Коленька», то просто испугалась и даже огляделась по сторонам: не услышал ли кто? Слава Богу, никто не услышал. Но почему она не может сказать так? Это её раненый, это её больной, которого она выходила, поставила на ноги и проводила снова на фронт. Её Коля, Коленька! Всё чаще девушка думала о том, где же он теперь и что с ним. Что делают на фронте и как там всё происходит — знала довольно точно по многочисленным рассказам раненых, по их исповедям, слышала, как многие её подопечные в бреду, в горячке кричали: «Вперёд, за мной! Ура-а!» Или: «Орудие! Огонь!» Коля, поскольку он артиллерист, наверное, тоже подаёт такие команды. Он рассказывал ей, что чаще всего ему приходилось отражать атаки вражеских танков. Как это, наверное, страшно! Она представляла себе огромный, изрыгающий огонь фашистский «тигр» и противостоящую ему маленькую, юркую пушечку, как любовно называл своё противотанковое орудие лейтенант, и приходила в ужас. Наташа в такие минуты молила Бога, чтобы на взвод лейтенанта Паршина шло поменьше бронированных чудовищ…