Семён Борзунов - Маршал Конев

Ежедневно в условленное время, по раз и навсегда заведённому порядку, высокопоставленный представитель Генштаба с рабочей картой являлся в Ставку для доклада Верховному Главнокомандующему обстановки на фронтах. Это мог быть начальник Генерального штаба или его заместители. На этот раз на ближайшую дачу Сталина, в Кунцево, приехал с докладом генерал Штеменко — начальник оперативного управления Генштаба.

На этой даче, расположенной в сорока километрах от Москвы, останавливался премьер-министр Англии Черчилль, когда в августе 1942 года в первый раз посетил Москву. Он не преминул потом, по возвращении в Англию и при новых встречах со Сталиным, высказать восхищение оказанным ему приёмом и тепло отозваться о пребывании в Кунцеве. Стояла дача в лесу, обнесённая зелёным деревянным забором. Белоствольные берёзы перемежались с соснами и елями, и такое многообразие красок создавало впечатление особого уюта, красоты. После шумной Москвы недолгая, но приятная дорога позволяла успокоиться, собраться с мыслями, сосредоточиться для ведения предстоящего разговора.

Сергей Матвеевич Штеменко не раз бывал на этой сталинской даче, но каждый раз, сколько ни всматривался, не мог увидеть её издали. Она всегда возникала внезапно и казалась неброской, потому что была окрашена под цвет деревьев.

Когда машина затормозила на небольшой площадке перед самым входом в дом, Штеменко торопливо вышел из неё, бережно поддерживая толстый портфель с картами и необходимыми справочными материалами (Верховный мог задать любой вопрос, и поэтому приходилось возить с собой множество разных документов, которые часто оказывались лишними).

Генерал неслышным шагом вошёл в знакомую прихожую, снял фуражку и повесил её на неказистую вешалку. Оглядел себя в стоявшее рядом высокое зеркало и стал ожидать вызова. Сталин появился в прихожей через несколько минут. Глаза его светились радостью, а в руке он держал лопату с деревянным, отполированным из-за частого употребления черенком.

— Проходите, товарищ Штеменко, в кабинет. Я сейчас. Немного поработал на природе. При нашем режиме дня это необходимо.

Садовый и огородный инвентарь хранился у Сталина на небольшой открытой веранде. В саду росли разные фруктовые деревья, посаженные на берегу небольшого пруда. Он любил за ними ухаживать и часто жаловался, что времени для этой приятной работы остаётся очень мало.

Пока Штеменко раскладывал на столе в кабинете рабочие карты с нанесённой обстановкой по всем фронтам, Сталин переоделся в свой обычный серый костюм военного покроя, в мягкие сапоги, вымыл руки и уже в комнате принялся раскуривать трубку, одновременно рассматривая разложенные на столе карты.

— А что со Львовом? — неожиданно спросил он. — Кажется, Конев обещал очистить его от немцев в ближайшие дни.

— Львов пока не взят, товарищ Сталин, — ответил Штеменко, ожидая, что Главнокомандующий выскажет неудовольствие по этому поводу и надо быть готовым как-то смягчить трудный разговор.

— А что там, под Львовом, происходит? — переспросил Сталин. — Где сейчас танковые армии Лелюшенко и Рыбалко? Какая перед ними поставлена задача?

— Танковые армии, вырвавшись на оперативный простор, обходят город с севера и юга. Третья гвардейская танковая армия, как доложил маршал Конев, в дальнейшем выходит в тыл львовской группировки противника, нацеливаясь на польский город Ченстохов.

Сталин подошёл к столу и стал внимательно рассматривать карту с нанесённой на ней обстановкой.

— Конев любит рисковать, — сказал Сталин, попыхивая трубкой.

Трудно было понять, как это было сказано: с одобрением или с упрёком. На всякий случай Штеменко решил защитить Конева.

— Без риска на войне нельзя, товарищ Сталин, — заметил он.

— Согласен, — тут же отозвался Сталин. — Полководец, не умеющий рисковать и, более того, боящийся риска, вряд ли сможет добиться решающих побед. Всё это так. Но в каждом риске должна быть большая доля трезвого и разумного расчёта. Без этого риск превращается в трюкачество. — Он замолчал и, мягко шагая по кабинету, вдруг признался: — Кстати, я изрядно поволновался, наблюдая, как Конев со своими танковыми армиями прорывался по Колтовскому коридору.

— И прорвался всё же! — не утерпел Штеменко.

— Да, прорвался. Но что же получается теперь? — Сталин вернулся к столу и, склонившись над картой, провёл мундштуком трубки по району Львова: — товарищ Конев и находящийся у него представитель Ставки товарищ Жуков полагают, что с выходом танковой армии Рыбалко в тыл львовской группировки немецко-фашистских войск противник бросит город и начнёт отходить. Дай Бог, чтобы это было так. Тогда всё будет Хорошо. Ну, а если противник попытается удержать Львов, что он неоднократно и делал в подобных ситуациях, мёртвой хваткой цепляясь за крупные опорные пункты? Тогда, как вы понимаете, в тылу наших войск останется крупнейший узел железных и шоссейных дорог, важнейший район обороны противника, который надолго может сковать наши действия.

Сталин распрямился и, раскуривая трубку, вновь зашагал по кабинету.

— К тому же наши войска, — продолжал он, — по своей воле окажутся отрезанными от путей сообщения и, как следствие этого, лишатся необходимых для ведения боевых действий боеприпасов и продовольствия. Оставшись без снабжения, они ослабят темп наступления, а возможно, и вовсе прекратят продвижение. И тактический успех, достигнутый с таким трудом, будет сведён на нет.

Штеменко молчал.

Сталин вновь стал внимательно рассматривать лежащую на столе карту боевых действий 1-го Украинского фронта.

— Вы что, не согласны со мной? — повернулся он вдруг к Штеменко.

— Всё зависит от конкретной обстановки, товарищ Сталин, — уклончиво ответил Сергей Матвеевич.

Сталин погасил зародившуюся было улыбку, категорически произнёс:

— Подготовьте директиву командующему Первым Украинским фронтом, в которой укажите, что Ставка считает его план использования танковых армий и кавалерийских корпусов преждевременным и опасным в данный момент, поскольку такая операция окажется материально не обеспеченной и может привести к ослаблению и распылению наших ударных группировок. Исходя из этого, Ставка приказывает в первую очередь разгромить львовскую группировку противника и не допустить её отхода за реку Сан или в сторону Самбора.

Склонившись над картой, Верховный продолжал излагать свои мысли, а Штеменко торопливо записывал их в блокнот.

— Первую гвардейскую танковую армию Катукова и конно-механизированную группу Баранова использовать для овладения районом Ярослав, Перемышль, чтобы отрезать основные пути отхода львовской группировки противника на запад. Третью танковую армию Рыбалко и четвертую танковую армию Лелюшенко во взаимодействии с шестидесятой армией Курочкина использовать непосредственно для разгрома львовской группировки противника и овладения городом.