Николай Молчанов - Огюст Бланки

Бланки непосредственно имел с ними дело, поскольку после июльской революции газета «Глоб» стала рупором сенспмонизма. Его пропагандой занимался также основанный Пьером Леру журнал «Ревю энциклопедии», в котором сотрудничала мадемуазель Монгольфье, приятельница Бланки. Некоторые общие идеи Сен-Симона встретили его понимание, но надежды на преобразование общества исключительно силой нравственного чувства, попытки примирить классы, а главное — отказ не только от революции, но п от политики вообще вызывали его решительное осуждение. Претили ему и религиозные увлечения сенсимонистов, которых он считал «подражателями католицизма».

Среди безумцев, которые тогда, по выражению Беранже, навевали человечеству золотые сны, выделялся также Шарль Фурье, создавший свои проекты «соцпетарно-го» общества путем организации фаланстеров, своего рода коммун из нескольких десятков семей, которые постепенно должны вытеснить капитализм. Их опыт должен был явиться зажигательным примером для всех. На практике опыт оказался жалким; фаланстеры быстро распадались. Но Фурье не терял надежды, уповая на финансовую поддержку состоятельных людей. В ожидании их бескорыстной помощи он установил ежедневные приемные часы, но никто и никогда не приходил к нему. Реальное влияние фурьеристов было невелико. Их журнал «Фаланстер» имел в 1833 году всего 200 подписчиков. Сочинения Фурье содержали в себе немало удачных и научно правильных моментов, особенно в том, что касалось его критики капитализма. Он уловил историческую закономерность прогрессивной смены социальных систем. «Каждое общество, — писал Фурье, — несет в себе способность порождать новое общество, которое его заменит. Рождение его наступает в момент, когда основные, характерные черты старого общества достигают полноты своего развития». Но наряду с такими жемчужинами мысли в сочинениях Фурье встречаются всякие теоретические чудачества, касающиеся образа жизни в будущем обществе всеобщего счастья. Он уверял, что там все плохое, опасное обретет противоположные качества. Например, львы — хищные животные — превратятся в антильвов, которые будут служить людям. Фурье уверял, что, путешествуя на антильве, можно будет, позавтракав в Париже, пообедать в Лионе и поужинать в Марселе. Надо только менять этих добрых зверей по мере их усталости.

Сочинепия Фурье вряд ли могли оказать влияние на Бланки, прежде всего из-за антиреволюционности. Неприязнь Бланки вызывали и концепции Фурье об освобождении и удовлетворении всех страстей, в том числе сексуальных. Пуританин Бланки отвергал такую проповедь с негодованием.

— Я не фурьерист, — говорил он, — поскольку я моногамен и не могу поступать иначе, как не могу есть в день больше одного обеда. Фурье мне отвратителен помимо моей воли, хотя я вовсе не хотел бы бросать камни в его фаланстер, в котором, впрочем, больше никого нет.

Разные другие утопические школы социалистической окраски также вызывали весьма скептическое отношение Бланки, всегда отдававшего предпочтение действию, а не проповеди. Особенно если речь заходила о религиозных исканиях. Он отвергал христианский социализм Ламен-не, «религию прогресса» Билле, «религию человечества» Пьера Леру и т. п. Все это представлялось ему связанным с лицемерным буржуазным филантропизмом. Доминирующая идея решительного революционного действия определяет все мировоззрение, всю деятельность Бланки.

Но сделал ли он выбор своего жизненного пути? Пока еще этот выбор не окончательный. Ведь обычная черта биографий множества участников революционного движения состоит в том, что эта деятельность охватывает только годы молодости. А затем подавляющее большинство таких революционеров примерло годам к тридцати возвращается на проторенный, «праведный» путь спокойной и благонамеренной карьеры. Не случайно почти у всех крупных французских буржуазных политических деятелей XIX века обязательным элементом биографии является революционная молодость, постепенно, с наступлением зрелости, часто совпадающей с женитьбой, сменяющаяся «остепенением», приобретением надежной службы или политической пристани в партиях, движениях, имеющих шансы на приобретение власти. Путь Бланки будет другим.

Луи-Филипп призывал к власти Казимира Перье, чтобы навести порядок в своем королевстве, которое непрерывно потрясали заговоры, бунты, забастовки рабочих, начавшиеся вскоре после того, как мираж «трех славных дней» рассеялся. Перье рьяно взялся за решение этой задачи. Желая иметь послушное парламентское большинство, он в конце мая 1831 года распустил палату и назначил на 5 июля внеочередные выборы. Но в новой палате правительственное большинство получило перевес над оппозицией всего в один голос. Однако гораздо страшнее была оппозиция большинства населения, особенно беднейшего. Казимир Перье решил нанести удар по наиболее опасным очагам смуты. «Общество друзей народа», в которое входило всего лишь 600 активных членов, вызывало крайнее раздражение своей деятельностью, в особенности с момента, когда оно стало выпускать газету.

13 июля 1831 года к Бланки явилась полиция, и он был арестован. Одновременно арестовали Распая, Трела, Туре, одиннадцать других активистов общества. Всем предъявили обвинение в заговоре с целью установления республики. Что касается Бланки, то ему вменяют в вину его статьи в газете «К народу» и то, что он передавал номера этой газеты в казарму Верт. Кроме того, полиция перехватила частное письмо Бланки, адресованное Туре и Распаю. В этом письме он требует отложить теоретические рассуждения и взяться за практическое дело. «Будем стремиться к организации восстания, — пишет Бланки, — надо вложить в работу больше страсти, о доктринах поговорим потом». Все это грозит вылиться в очень серьезные обвинения.

На этот раз Бланки оказался в тюрьме Сент-Пелажи, находившейся в нынешнем пятом округе Парижа. Она занимала целый квартал, обнесенный высокой стеной. Старые, мрачные здания с узкими оконцами построены еще в XVII веке. Сначала здесь было исправительное заведение для женщин дурного поведения и для уличных детей. С 1797 года в Сент-Пелажи также долговая тюрьма. После июльской революции сюда стали сажать и политических заключенных. Режим был относительно свободным. На обширном дворе арестанты могли проводить долгое время, возвращаясь в камеры лишь для ночлега. Но для слабого здоровья Бланки и эти условия тяжелы. Он снова болен. Мадемуазель Монгольфье устраивает ему временное полуосвобождение. 25 августа его переводят в больницу на улице Пикпюс. В тот же день он отвечает на письмо Аделаиды Монгольфье, которая советует ему попытаться смягчить своих следователей: «Что вы хотите от этих людей? Вы хорошо знаете, что они охвачены желанием мести и хотят создать базу для политического процесса. Попробуйте после этого смягчить их. Они будут в восторге, если их будут просить, они будут рады мольбам о помощи со стороны своих жертв, и они обретут еще больше смелости, чтобы наносить удары, считая просьбы свидетельством слабости. Это их разуверит только в одной вещи, в которой они сомневаются, в энергии их противников... Разве вы уже не убедились, что в этих сердцах не может заключаться ничего благородного, великодушного, человечного?»