Владимир Байков - 1956. Венгрия глазами очевидца

Принятию в Москве силового решения благоприятствовала международная обстановка. Администрация тогдашнего президента США Дуайта Эйзенхауэра дала знать руководству СССР о своей незаинтересованности во внутренних делах страны советской сферы влияния, которая не могла рассматриваться в качестве потенциального союзника Вашингтона. Что же касается антисоветской пропагандистской риторики, проявившейся в деятельности радиостанций, контролируемых США, то в Москве не были склонны придавать ей слишком большое значение. В Кремле исходили из очень малой вероятности серьезного конфликта с США, тем более в условиях Суэцкого кризиса, создавшего весьма благоприятный внешнеполитический фон для осуществления советской акции (не только потому, что несколько отвлекал мировое внимание от венгерских дел, но и потому, что нападение Великобритании и Франции на Египет не получило одобрения США и тем самым впервые в истории отчетливо проявились противоречия между странами-членами НАТО). Показательны в этой связи слова Хрущева на заседании Президиума ЦК КПСС: «большой войны не будет». За силовое разрешение венгерского кризиса высказались коммунистические лидеры Китая, стран-союзниц СССР по Варшавскому договору (кроме Польши), а также (с оговорками) нейтральной Югославии. Как явствует из записей высказываний Хрущева на заседаниях Президиума ЦК КПСС, демонстрация Советским Союзом своей державной мощи в условиях, когда возникла реальная угроза власти коммунистов в союзнической стране, стала бы наилучшим опровержением бытующих кое-где в мире, да и дома представлений об ослаблении СССР после смерти Сталина. Именно так эта акция, по мнению советского лидера, будет воспринята как за рубежом, так и в самой стране. В случае же невмешательства, говорил Хрущев, мы, напротив, «проявим слабость своих позиций. Нас не поймет наша партия».

1 ноября 1956 года в знак протеста против ввода новых войск из СССР Имре Надь от имени правительства декларировал выход Венгрии из Организации Варшавского договора и обратился в ООН с просьбой о защите суверенитета страны. Это обращение, однако, не возымело действия. Рано утром 4 ноября правительство было свергнуто в результате наступления советских войск на Будапешт, сам же Имре Надь вместе с группой соратников нашел убежище в югославском посольстве, но позже был депортирован в Румынию и возвращен в Венгрию в 1957 году, чтобы предстать перед судом по надуманным обвинениям. В течение нескольких дней было подавлено вооруженное сопротивление повстанцев, в течение месяца свёрнута деятельность рабочих советов, пытавшихся выступать в роли центра оппозиции. Новое правительство Яноша Кадара, образованное в Москве, восстановило при поддержке СССР однопартийную систему, Венгрия продолжала сохранять верность своим союзническим обязательствам. Свидетельства о первых неделях консолидации новой власти — пожалуй, одна из самых ценных глав в воспоминаниях Владимира Сергеевича Байкова. Читатель может получить некоторое представление о формах и масштабах общественного сопротивления оккупационной силе, о методах, практиковавшихся в чужой стране сотрудниками КГБ, о том, какова была реальная роль советской военной администрации в первые две-три недели после подавления революции: глава правительства настолько не был хозяином положения в собственной стране, настолько не контролировал ситуацию, что даже его свободные поездки по городу без переводчика, способного объясниться с патрулями Советской Армии, были, по сути, невозможны. Читатель может задуматься и над тем, насколько акции организованного саботажа мешали налаживанию нормальной экономической жизни в Венгрии ноября-декабря 1956 года.

При всей неоднозначности венгерских событий, показавших миру не только реформаторские искания сторонников более гуманного социализма, но и явные акты вандализма разъяренной толпы, неправовое силовое свержение действующего венгерского правительства было плохо воспринято в мире — как отступление от декларированной на XX съезде программы подлинного обновления социализма, как возвращение к сталинским методам внешней политики. От СССР отходят многие симпатизанты в разных странах мира, наблюдается массовый выход из западных компартий.

Можно много говорить о международном значении венгерской революции. Заметим здесь лишь, что уроки из нее должны были извлечь все вовлеченные стороны и даже просто сторонние наблюдатели тех событий. Став очень серьезным вызовом для советского руководства, венгерское восстание поставило со всей очевидностью вопрос об эффективности прежней восточноевропейской политики СССР. Москве пришлось внести в эту политику определенные коррективы. После 1956 года в Кремле (если не возникало чрезвычайных обстоятельств) отказываются от грубых форм диктата в отношении союзников. Для того, чтобы укрепить пошатнувшееся единство лагеря, Советскому Союзу пришлось списать им кое-какие долги и предоставить выгодные кредиты. Отчасти именно вследствие венгерского кризиса экономические отношения СССР со странами Восточной Европы стали строиться отныне на более взаимовыгодной, партнерской основе, нежели это было в первой половине 1950-х годов.

В Вашингтоне, в свою очередь, поняли, что успешность советской акции в Венгрии наилучшим образом подтверждает прочность биполярной системы международных отношений: возможности как СССР, так и США вмешиваться во внутренние дела страны, относящейся к противоположному блоку, весьма ограничены. Именно потому, что большой войны никто не хочет. Тысячи венгров, надеявшихся осенью 1956 года на американскую помощь, вопреки обещаниям радиостанции «Свободная Европа» этой помощи так и не получили. Впоследствии этот урок не могли не учитывать чехословацкие реформаторы 1968 года, их единомышленники в других странах Восточной Европы, включая и саму кадаровскую Венгрию (правда, как показали события Пражской весны, верность чехословацких реформаторов 1968 года союзническим обязательствам перед СССР также не уберегла страну от силового вмешательства в ее внутренние дела). Да и сам Вашингтон под влиянием венгерских событий корректирует не только свою риторику, но и всю внешнеполитическую доктрину. На место явно несостоятельной концепции «освобождения» Восточной Европы от коммунизма, с которой выступала администрация Дуайта Эйзенхауэра, приходит куда более реалистическая концепция «наведения мостов».

Можно с полным правом говорить и о влиянии венгерской революции на внутриполитическую ситуацию в СССР. Страх перед развитием событий по венгерскому «сценарию» в случае утраты партийным руководством тотального контроля над ходом реформ сформировал в сознании советской партократии своего рода «венгерский синдром», еще более ограничивавший и без того весьма лимитированный реформаторский потенциал хрущевского, а затем и брежневского социализма. Этот страх был живуч в Кремле по крайней мере до тех пор, пока был жив Юрий Андропов, непосредственный очевидец тех событий. Все это, конечно, сдерживало процессы десталинизации советского общества. Уже с конца 1956 года руководство страны начало принимать меры перестраховочного характера, призванные блокировать возможное развитие внутриполитических процессов по «венгерскому варианту». Начинаются гонения на либеральную интеллигенцию, извлекшую «не те» выводы из решений XX съезда. В мае 1957 года на встрече с творческой интеллигенцией Хрущев призывал своих собеседников не играть со спичками и дал понять, что устраивать «кружки Петёфи» здесь никому не позволят.