Вячеслав Огрызко - Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

На прощальной панихиде в Центральном Доме литераторов меня опять душат слёзы. Лицо Учителя спокойно и величаво; лишь иногда (когда кто-то из говорящих над гробом несёт уже явную чушь) он, как мне кажется, иронически улыбается. Станислав Куняев руководит панихидой; выступают Сергей Есин, Феликс Кузнецов, Валентин Распутин… все говорят то, в чём я был убеждён ещё четверть века тому назад: Кузнецов — русский гений, уровня Александра Блока или выше.

Похоронный автобус везёт тело к церкви, что рядом с ЦДЛ; мне доводится вкупе с другими втащить полированный, тёмно-красный гроб в православный храм; наступает момент прощания. Священник произносит надгробное слово. В руках у двух сотен людей горят восковые свечи; слышно, как в гулкой тишине попискивают мобильные телефоны, такие чужеродные и этому храму, и стихам Ю. К.… и я сразу вспоминаю его угрюмо-безнадёжные строки о XXI веке:

Еду на кладбище, в Троекурово; оказывается, похоронить Ю. К. поближе и попрестижнее власть не разрешила. Что ж, долг платежом красен: он всю жизнь презирал её и ни разу, сколько я помню, не сказал о ней доброго слова.

Я бросаю горсть земли на гроб; выпиваю стопку водки за упокой души. Мной почему-то овладевает спокойствие. О чём горевать? Мой Учитель сделал в этой жизни всё, что намеревался. Ну, разве что не написал поэму «Вознесение в Рай», последнюю из цикла поэм о Христе. Но главное он сделал — то, о чём мечтал в юности, когда бил кулаком по столу и восклицал: «Я переверну всю эту литературу!»

Может быть, не всю литературу… но русская поэзия теперь никогда не сможет сделать вид, что в ней не было Кузнецова. Правильно сказал кто-то из выступавших над гробом: влияние его теперь будет только нарастать.

На поминках я сижу рядом с Куняевым и Есиным; Станислав Юрьевич говорит, что не доверит отдел поэзии никому, будет сам отбирать стихи. Говорю Есину, что лучший профессиональный анализ поэзии Ю. К. сделал, на мой взгляд, Кирилл Анкудинов из Майкопа… оказывается, он даже не слышал этого имени. Пьяненький Олег Кочетков почти срывается на истерику, Евгений Рейн сидит молча. Включают плёнку с записью голоса покойного — и спокойный, торжественный голос моего Учителя плывёт над залом:

История моих встреч с Юрием Кузнецовым на этом, однако, не заканчивается, а продолжается самым мистическим образом. 29 декабря, в канун нового, 2004-го года я сижу у себя дома, за компьютером — и вдруг чувствую совершенно непреодолимый позыв ко сну. Веки мои слипаются, я ложусь в постель и тут же засыпаю. Через три часа меня будит телефонный звонок.

— Женя! Это вы? Это Батима Кузнецова. Знаете, мне Юра приснился. Сказал: «Позвони Че…», а дальше я не расслышала. Стала перебирать, кого я знаю на «Че…», только двоих и вспомнила — с одним в школе в Казахстане училась, но тут явно не о нём речь… Я думаю, что это о вас. Я вам уже много раз звонила, но у вас всё короткие гудки…

— Это так модем отвечает, я часто в Интернете сижу, — говорю я, совершенно оглушённый этим звонком. — Батима, но это же чистая мистика! Вы знаете, я только сегодня закончил писать воспоминания о Юрии Поликарповиче… а тут вы звоните… Это что ж получается? Получается, что он оттуда контролирует процессы, идущие здесь! Батима, это мне знак: я должен показать вам эти воспоминания…

— Ну, хорошо, присылайте, — говорит она. — У Кати есть электронный адрес, сейчас она вам продиктует…

Мы болтаем ещё минут двадцать. Она спрашивает моего совета о том, публиковать ли ей куски «Рая», расспрашивает о бывшем на поминках писателе N… к сожалению, я уже так далёк от столичных разборок, что ничего вразумительного сказать не могу.

Повспоминав покойного, мы заканчиваем разговор. Холодок потустороннего присутствия лижет мне затылок, я никак не могу прийти в себя. Значит, Учитель прочёл то, что я написал — и решил, что написанное может при публикации как-то повредить его семье… или мне? Тогда нужно немедленно отослать эти материалы вдове!

13 января вновь звонок Батимы, она прочла мои записки.

— Женя, вот об этом можно публиковать только лет через двадцать… а об этом — года через два-три хотя бы… Если вы сейчас это опубликуете, нам тут будет не выжить… И про этого не надо сейчас писать! Ну его…

— Ваше слово для меня — закон, — говорю я ошарашенно. — Вообще-то я уже и так многое убрал, об очень многом не написал, что знаю… Хорошо, я всё уберу, что вы сочтёте нужным…

— Через двадцать лет опубликуете! А сейчас не надо… ладно?

— Конечно-конечно, — успокаиваю я её. — Вы порежьте, что сочтёте нужным… и сбросьте мне на электронный адрес ваш вариант…

Разговор заканчивается. Но ещё долгое время спустя я мысленно возвращаюсь к этой ситуации, думаю о том, что случилось.

«Вы попали в поле притяжения мощной звезды… как бы вам от меня избавиться?» — эти слова Юрий Поликарпович произнёс два десятилетия тому назад. И они верны до сих пор. Звезда по имени «Юрий Кузнецов» продолжает излучать в пространство мощные гипнотические волны, светя мне и после смерти. Прах физического тела моего Учителя истлевает на Троекуровском кладбище, но дух его неуничтожим и духовная длань его так же сильна, как и четверть века тому назад.

«Что это было в моей жизни?» — шепчу я, сидя в своём Ярославле за письменным столом. — «С кем я был знаком? Кто это был? Он читает то, что я написал… он читает самого меня, Господи!..»

Январь 2004 г., Ярославль

Евгений Феликсович Чеканов родился в 1955 году в Кемерово. Автор сборника стихов «Место для веры», выпущенного в Москве в 1990 году. Живёт в Ярославле.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку, говорил Саша Герасимов, студент Литературного института:

— Умер Юрий Поликарпович Кузнецов…

Ещё один из плеяды славных, чьё признание произошло на моём веку. В давнем своём стихотворении он писал:

Но «занять» его некому. Поэты такого масштаба не ходят в литературе «косяком».