Аманда Лир - Дали глазама Аманды

— Вы видите эти тучи, похожие на башни? Они предвещают дождь после обеда. Жаль…

Он умел «читать» небо, как рыбаки, которые угадывали погоду по форме облаков и по полету ласточек. После обеда в самом деле пошел дождь.

Пока он спал, я забралась в библиотеку. Белые шторы, сумрачная мебель, купленная Галой в Оло, засушенные желтые цветы на шкафу — вся обстановка этой комнаты была как будто предназначена для медитирования. Я стала перелистывать кипу переплетенных книг. Там были большие альбомы «Illustracion Catalana», журнала начала века с чудесными гравюрами, в созерцание которых я погрузилась. Энциклопедия «Espasa» возвышалась над иллюстрированным «Ларуссом». Из окна я увидела лодки, раскачивающиеся по воле волн. Дождь все шел и шел. Бухта стала серой, и еще ярче заблестел шифер на крыше дома Дали.

Дали нашел меня в библиотеке:

— Вы мне снились, — сказал он. — Вы были совсем крошечной, щегольски одетой и блестели, как солнце. Это, наверное, потому, что перед сном я разглядывал золотую нить в ваших волосах. Ну, что вы тут нашли?

Я указала ему на энциклопедии и на «Illustracion Catalana»:

— Вы уникальны! Вы напомнили мне самые чудесные впечатления моего детства. Я не рассматривал эти гравюры уже лет 50, а вы, как фея, вдруг почувствовали это и выбрали именно их. Благодаря вам, я сегодня вечером буду читать Пруста. Вы читали Пруста, я надеюсь?

Нет, я не читала Пруста, но заметила полное собрание его сочинений на стеллаже в библиотеке.

— Сегодня идеальный день для того, чтобы его почитать. Дождь будет идти весь вечер. Приходите в мастерскую почитать мне. Гала всегда это делает.

Я уселась на стул и начала читать «Под сенью девушек в цвету». Дали сначала созерцал свое полотно, перебирал кисти, потом долго водружал себе на нос очки с увеличительными стеклами и усаживался на деревянный стул. Сейчас он работал над одним куском скалы, высветляя его с помощью пастели, чтобы передать свечение воды, окружающей скалу. Переворачивая страницы, я краем глаза наблюдала за ним: положив один штрих, он отступал на шаг и любовался полученным эффектом, потом клал другой. Мэтр был безнадежно медлителен.

Беа возился в мастерской, чистил кисти, в нужную минуту протягивал Дали льняное масло или чистый кусок шифона. Я спрашивала себя: слушает ли Дали мое чтение или оно просто служит ему фоном? Вдруг тишину ателье нарушил его голос:

— Вы не очень устали, малышка? Скажете, когда устанете. Я попрошу принести чай.

Бонна принесла две чашки с горячим шоколадом и бисквиты. Дали показал мне открытку, которую я послала ему из Авиньона. Она была приколота к холсту, и на ней было нацарапано углем: «Аманда — Лондон 352—01–65». Это был мой номер телефона.

— Не правда ли, вам гораздо лучше с маленьким Дали, чем с вашим «Ливинг театром»?

Поскольку я не сразу ответила, он добавил:

— Только честно! Вам ведь не подавали там чай в 5 часов, как в Лондоне? Вы здесь будете, как у себя дома. Это Гала мне подсказала!

Он добавил растроганно:

— Вы же вновь открыли для меня «Illustration» моего детства! Я должен вас поблагодарить.

И он поцеловал меня в лоб.

Я продолжила чтение, а он вернулся к своему холсту, и так продолжалось до 19.30. Когда потоки воды залили внутренний дворик и подступили к лестнице, мы решили поужинать в зимней столовой с огромным камином. Дали рассказал мне, что в былое героическое время эта комната служила ему гостиной, мастерской и спальней. Он поставил кровать в мезонине, занимавшем половину комнаты, к которому вела деревянная лестница.

— Посредине комнаты, на нитке, как яйцо Пьерро делла Франческо, висел мой молочный зуб, который я сломал в приступе гнева. Я повесил его здесь, чтобы больше не делать больно Гале и чтобы он напоминал мне об этом случае всякий раз, когда я на него посмотрю.

У него всегда были проблемы с зубами. У него уже не осталось ни одного своего зуба, а все его искусственные зубы были поставлены лучшим дантистом Нью-Йорка.

В течение ужина Дали рассказывал мне о трудных временах своего становления. Отец считал его сумасшедшим и предрекал, что его «съедят вши». Он подозревал, что Гала — русская шпионка, которая манипулирует его бедным сыном. Когда Дали и Гала вернулись из Нью-Йорка на собственном «Кадиллаке», о них судачили не переставая. Говорили, что, только впутавшись в дело, связанное с наркотиками, можно заработать на такую гангстерскую машину. Каталонцы сварливы и ничего не прощают. Он долго и нежно рассказывал о Гале. Однажды, когда они прогуливались по другую сторону бухты, она, стоя на коленях среди сосен, умоляла его: «Поклянись, что ты меня убьешь!» Гала ненавидела свою жизнь, она часто подумывала о самоубийстве и даже пыталась уйти в монастырь, так сильно было отвращение, которое она испытывала к человеческой глупости. Она заставила Дали поклясться, что он убьет ее, когда ее жизнь станет окончательно невыносимой, и даже сейчас в стенном тайнике у Галы был спрятан яд.

— Взгляните, он прямо за вашей спиной.

Я едва ли в это поверила и провела рукой по гладкой каменной кладке в том месте, которое он мне указал. Стена глухо отозвалась. Дали добавил, что яд давно должен был выдохнуться, но он оставил его здесь, под портретом Хосе Антонио, героя гражданской войны…

Буря приняла ужасающие размеры, электричество погасло. Мы сидели при свете свечи в комнате, и без того казавшейся мне мрачной. В вестибюле Дали указал мне на репродукцию «Бури» Джорджоне:

— Это самое загадочное произведение Джорджоне. Вы видите, как женщина смотрит на солдата?

Роза проводила меня до отеля. С одним зонтиком на двоих мы должны были перебираться через настоящие потоки, которые поглотили всю долину, а теперь стекали в море.

Дождь шел еще несколько дней, и я прочитала ему вслух несколько томов Пруста без перерыва. Дали испытывал мое терпение. Гала звонила каждый день и он мне рассказывал о ее «кругосветном путешествии». Наши отношения были вполне гармоничными, но я никак не могла понять, как такой человек может вести разговоры, просто бесившие меня. Его расизм, его презрение ко всем «низшим» расам, годным, по его словам, только на то, чтобы обслуживать других и работать, выводили меня из себя. Было ли это следствием излишней образованности или он просто забавлялся, шокируя меня? Он рассказывал с радостным и искренним смехом о вывеске, которую он еще ребенком увидел на парикмахерской в Фигерасе: «Здесь продаются парики из волос людей и китайцев». Как будто китайцы не люди! В старом бортовом журнале он прочитал: «Страшная буря. Чтобы избавить корабль от лишнего груза, мы были вынуждены бросить в воду несколько ящиков с апельсинами и пару-тройку китайцев».

Его поведение по отношению к некоторым животным было не лучше. Он упивался своими рассказами о том, как он «одушевлял» мебель, закрывая животных внутри, так что оставались видны только их лапы. В результате мебель «ходила». Лампа в гостиной служила местом обитания для розового фламинго, а черепаха — подставкой для пепельницы. Все это его очень забавляло.