Борис Ширяев - Никола Русский. Италия без Колизея (сборник)

– Видишь, синьор, туфли, бона, гут, очень гут! Мой продоваре – твой покупаре. Уна Милля.

Покупали. Торговля шла, а шил он свой товар из какого-то барахла, которое всюду, кроме богатейшей советской страны, бросают на свалки.

Из Аргентины, куда Василий Иванович сумел уехать уже два года назад, я получаю от него письма.

«Подходящий участок купил в рассрочку. Поставил хату и гектаров шесть распахал. Худоба плодится, куры тоже. Жизнь очень расчудесная – везде полная собственность, и никто плана не дает. Однако, когда будет возможность и чертов Иоська подохнет, поверну домой… Та земля – родная!»

С землей неразрывно связаны и тело и душа Василия Ивановича. От нее же, от владения ее исходит и его политическое мышление. Оно несложно, но крепко и ясно.

– Земля, она хозяина требует… Единоличного и наследственного. Тогда в ней порядок. Примерно, надо всей Россией хозяин – царь, а я у себя на отрубе царюю, как батька мой на своем хуторе царевал. Царя с земли скинули, потом и батьку моего. Одно к одному. Отца в Нарым, нас шестерых по миру пустили… Одних волов три запряжки взяли…

Так, «по образу и подобию своему», мыслит он и десятки миллионов таких же Василиев Ивановичей единственное приемлемое для них строение Государства Российского – хутора размером в одну шестую всего мира. В подробности они не вдаются, но стержень – наследственная, единоличная собственность – тверд в них до предела; и полную закалку свою он приобрел именно за время после революции. Агитатора более радикального, чем колхоз, в истории не было. Взглянув через его призму, крестьянин понял и всосал в себя истину, что единственным гарантом его, крестьянина, наследственной, единоличной собственности может быть только Наследственный Единоличник Всероссийского Хутора.

Казачьи офицеры, до каких бы чинов они ни дослужились, всегда остаются крепко связанными, сросшимися с родной станицей на берегу «своего» тихого Дона, многоводной Кубани, бурливого Терека или величавого Амура, с многочисленным «родством и свойством», «годками», «корешами», «односумами». В этом огромная сила их авторитета не только на службе, но и вне ее. […]

Лагери Ди-Пи в Германии, Австрии и Италии в настоящее время и в течение предыдущих лет были и остались своеобразной, стихийно возникшей лабораторией, в которой протекает самостоятельно возникший, естественный и неизбежный процесс оформления своей политической мысли «новыми», попавшими в сферу ее свободного развития.

Эта реакция протекает медленно, что тоже вполне естественно: во-первых, ее сковывает чувство привычного, неизбежного в советской обстановке страха, от которого «новые» далеко еще не освободились и здесь, под давлением того же, так же естественного чувства самосохранения. Отсюда – вынужденные способы маскировки себя прежде всего под «украинцев», балтийцев, порою даже (кавказцы) – под турок, Камуфлируется не только национальность, но и политические устремления: среди общих повсеместных криков о демократии трудно объявить себя сторонником якобы противоречивой ей монархии, т. к. в представлении большинства демократии неизменно сопутствует республиканская форма (и только она одна!?) правления.

Во-вторых, «новый» очень осторожен не только в проявлениях себя, но и в своих решениях. Он крайне скептичен к окружающему и, во всем обманутый советской пропагандой, он ничего не принимает сразу, прощупывает, обнюхивает предварительно…

И, наконец, в-третьих, политический кругозор «новых» еще чрезвычайно узок, вернее, два года назад у большинства его совсем не было, т. к. в стране советов никакого политического материала, кроме большевицкой пропаганды, не существовало вообще. Она полностью отвергнута. Образовалась пустота…

Но в этой пустоте у «новых» есть одно большое преимущество перед «старыми». Выросши в условиях однопартийности, они абсолютно чужды партийной борьбе, «грызне», «склоке», как они ее называют, и, в силу этого, свободны от предвзятых выношенных узкой партийностью, программных доктрин. «Новые» строят свое политическое кредо только на основе ощутимой ими реальности, пережитого и «там» и «здесь» опыта.

Психологический и интеллектуальный процесс, происходящий сейчас в лагерях Ди-Пи, по своим размерам выходит далеко за рамки политики. Он ничто иное, как свободное осознание скрытого для находящихся за «железным занавесом» мира и определения в нем своего места, своих этических, религиозных и социальных основ. Политика только его часть.

Понимание этого процесса, его углубленный анализ недоступны заокеанским «специальным корреспондентам», проносящимся галопом по Европе. Нужно плотно вжиться в среду «новых», научиться понимать их язык и лингвистически и психологически, нужно познать и взвесить части всей массы по их социальному составу, познать истинные стимулы их движения на Запад, а не традиционную вынужденную репрессиями защитную формулу «немцы забрали». Без этого – ошибки неизбежны. Именно отсюда и проистекают – то огульные зачисления всех власовцев в «фашисты», «гитлеровцы» и «изменники», то, наоборот, столь же необоснованное объявление их социалистами.

Понимание этого процесса важно не только для познания «новых» эмигрантов, находящихся «здесь». Оно еще более ценно для определения того, что происходит сейчас «там», аналогичных, но еще более замедленных сдвигов в сознании всех российских народов, отзвуки которых слышатся всё яснее и яснее…

Лаборатории лагерей ИРО дают верный ответ, ибо в них собран наиболее яркий подопытный материал, точно отражающий как часть – свое целое, оставшееся по «ту» сторону.

Мы не имеем статистических данных ни о количестве, ни, тем более, о социальном составе русских Ди-Пи. Репатриационная политика УНРРА и ИРО спутала все карты. Но личное общение с беженскими массами в ряде лагерей, в течение четырех лет, позволяет сделать некоторые выводы.

О количестве русских можно лишь сказать, что оно во много раз превышает показатели ИРО. Так, например, в небольшом лагере, где сейчас находится автор, на 500 человек общего населения русских числится по спискам всего 4 человека, а на самом деде около 100.

Социальный состав яснее: основу «новых» эмигрантов, несомненно, составляют крестьяне, в меньшей своей части – оторванные от земли, т. е. превратившиеся в рабочих промышленности, транспорта и проч. с небольшой группой бывшей советской «проф-интеллигенции» (техников, врачей, инженеров из крестьянских же семей) и, в большей части – еще скрепленные с ней (колхозники). Бывшее крепкое крестьянство – ограбленные, репрессированные «кулаки» и их родственники занимают в этой группе видное место. «Старая» интеллигенция занимает незначительное место и еще меньшее – «аппаратная» советская интеллигенция, современное чиновничество, но есть и оно, даже бывшие партийцы.