Анатолий Фоменко - Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной

Счастливый для меня дар судьбы, что Таня стала моей женой. Кроме красоты и яркого интеллекта она очень добра. Постоянно поддерживала меня во всем. Бывали критические случаи, когда ее поддержка была решающей. В то же время жить со мной ей было весьма непросто – характер у меня тяжелый. Близким людям, особенно Тане и моей маме, от меня доставалось много неприятностей и даже тяжелых ударов. Не представляю, как сложилась бы моя судьба без Таниного участия, терпения и поддержки.

Мы с Таней бесконечно благодарны родителям и школьным учителям, воспитавшим и обучивших нас, вложивших в нас много знаний. Но потом, выйдя из родительского дома сразу после школы во взрослую жизнь, мы всего дальнейшего были вынуждены добиваться уже сами, без помощи родственников. Никакой высокопоставленной и мощной родственной руки, которая потом заботливо вела бы нас по жизни, у нас не было. Ни при поступлении в университет, ни при выборе работы, ни при защите диссертаций, ни при получении квартиры в Москве и т. д. Наши родители и родственники работали совсем в других сферах и городах, и ничем помочь не могли.

В связи с этим помню, как отец неоднократно напоминал мне, что наша семья вышла не из верхних слоев общества, не из политиков, дворян или купцов, не из бизнесменов. Мы не принадлежали ни к какому могущественному клану или к узкому, но активному и влиятельному сообществу. Поэтому, повторял он, тебе придется много трудиться, чтобы превзойти окружающих в выбранном тобой деле. Есть люди, изначально, от рождения, пользующиеся поддержкой влиятельного клана, группировки. Каждое их достижение, пусть даже мелкое, тут же подхватывается и раздувается соратниками, безудержно рекламируется. Тебе же придется перекрыть конкурентов на несколько порядков, чтобы за тобой, наконец, признали успех и оценили.

Я усвоил это. Правда, многое и важное в жизни осуществить все-таки не смог, не успел.

Но вернусь к рассказу о Тане. Ее и меня связывали многолетние научные и дружеские отношения с замечательным математиком Ю. Г. Борисовичем, его женой Галиной Николаевной и всей их семьей. Мы неоднократно бывали в известных зимних Воронежских Математических Школах, которые много лет подряд организовывал Юрий Григорьевич. Я неоднократно консультировал его сына Андрея по вопросам вариационного исчисления. К сожалению, Андрей Юрьевич Борисович, яркий и талантливый математик, рано ушел из жизни. Ю. Г. Борисович и его жена активно интересовались Новой Хронологией, а также моими живописными и графическими работами. Неоднократно устраивали выставки моей графики в Воронежском университете и в Зимних Воронежских Математических Школах.

В 2010 году Таня, вместе с математиком Николаем Михайловичем Близняковым, ее воронежским коллегой и соавтором известной книги «Введение в топологию», задумали и издали книгу под названием «Юрий Григорьевич Борисович. Каким он был…», к 80-летию со дня рождения, рис. 3.63 и рис. 3.64. В книгу включены воспоминания учеников, коллег, жены и дочери Юрия Григорьевича. Книга получилась теплой, познавательной и вызвала много откликов.

Рис. 3.63. Книга «Юрий Григорьевич Борисович. Каким он был… К 80-летию со дня рождения». Изд-во Воронежского университета. 2010 год.

Рис. 3.64. Задняя обложка книги о Ю. Г. Борисовиче.

Возвращаюсь к событиям 1977 года.

Продолжаю создавать ГХК (глобальную хронологическую карту) и новые методы датирования письменных источников. В это время многие математики уже знают о моих исследованиях по хронологии и активно их обсуждают. В научной среде широко распространяются слухи о математиках с мехмата МГУ, критикующих историческую хронологию. Пока что нашим исследованиям никто не мешает.

Однако в этом году неожиданно появляется статья А. Манфреда, доктора исторических наук, в центральном партийном журнале «Коммунист», 1977, номер 10 (июль), стр.106–114. Как стало потом ясно, это было серьезное событие. Резкое осуждение неких ученых, стремящихся с помощью ЭВМ осуществить переворот в исторической науке (стр.114). Фамилии авторов методов при этом не названы, хотя всем было совершенно ясно, что речь идет именно обо мне и о тех математиках, которых я привлек к проблеме хронологии. Никаких содержательных аргументов в статье Манфреда не приведено. Автор – доктор исторических наук. Его суровый стиль таков: «Дай им волю, этим «молодым» ученым, они забросали бы книжный рынок сводками цифровых данных… «Новые» тенденции требуют тщательного критического анализа и преодоления. Они мешают прогрессу мировой исторической науки» (с. 114).

По-видимому, это был самый первый публичный отклик историков на наши исследования по хронологии, активно начатые мною и моими коллегами в 1973–1974 годах. Между прочим, первые наши публикации на эту тему появились лишь в 1980 году, то есть через несколько лет. Так что А. Манфред уже заранее, за несколько лет до нашего «выхода в свет», призвал, – причем в центральной партийной печати! – к борьбе с еще не опубликованными нашими результатами, разговоры о которых начались с 1974 года. Получается, что историки внимательно следили за нашими исследованиями и, вовремя оценив надвигающуюся опасность, выступили с категорическим осуждением. С упреждающим ударом.

Вечером 26 июля 1977 года состоялась моя последняя встреча с Л. Н. Гумилевым у него дома, в Москве. Он вернул мне мой текст по хронологии и математическим методам со своими пометками на полях. Я бегло просмотрел их в его присутствии. Их оказалось немного. Затем все пометки Гумилева я аккуратно выписал и уважительно храню их до сих пор, вместе со своими ответными комментариями. Суть реакции Гумилева была следующей. В общем он вернулся к своей первоначальной негативной оценке наших работ. Однако появилось важное отличие. Если раньше он говорил со мной как бы свысока, спокойно и слегка пренебрежительно (мол, что́ там математики могут понять в истории), то теперь в его высказываниях зазвучали нотки растерянности и даже агрессивности.

Кстати, на эту последнюю встречу Гумилев зачем-то пригласил специалиста по кибернетике (некто Борис) и некоего химика (имя не помню). Так вчетвером мы и беседовали. Довольно неторопливо.

Несогласие Гумилева с новой хронологией было чисто гуманитарным, никаких объективных, математических или каких-либо других естественнонаучных аргументов против выдвинуто не было. Мои оппоненты – кибернетик и химик, впрочем, довольно быстро смолкли и «ушли в кусты». Гумилев же стал упорно ссылаться на якобы достоверность и устойчивость исторической традиции. В том числе устной. Мол, ей надо безусловно доверять. Не может, дескать, такого быть, чтобы столь много людей столь долго и столь крупно ошибались.